По меньшей мере один человек из высших чиновных кругов понимал каждую уловку этого странного эпизода: граф Никита Панин. Вряд ли он советовался по такому деликатному вопросу с наследником престола Павлом Петровичем. Предстоящая вскоре смена фаворитов могла оказать значительное влияние на имперскую политику. Это отчетливо видел Панин, который рассматривал любое действие в свете политических мотивов и следствий. Такая энергичная личность, как Потемкин, укрепила бы позицию императрицы, ее абсолютную власть и тем самым стала бы представлять новую опасность для наследника престола. Граф Панин хотел предотвратить ослабление позиции Павла Петровича. Кроме того, он не хотел терять своего влияния на императрицу и двор.

Глава правительства попросил аудиенции у императрицы. Сначала Панин превозносил до небес способности и заслуги генерала Потемкина. А затем он смело заявил, что почести, которых удостоен Потемкин, вряд ли соответствуют его достижениям. И наконец, высказал предостережение: «Государство и Вы сами, Ваше Величество, вскоре ощутите честолюбие, гордость и норов этого человека. Я боюсь, что ваш выбор готовит Вам большую неприятность, и Вас не поймут ни Ваш народ, ни Европа». Народ, Европа — это звучало не очень убедительно и было направлено в основном на личные амбиции Екатерины. Она знала, конечно, что Потемкин еще не проявил себя как государственный деятель и с политической точки зрения ничего из себя не представлял.

Она еще не знала всех оттенков его характера. Но инстинктивно она поняла, что этот человек обладает блестящими способностями. Аргументы Панина основывались лишь на более или менее доказательных предположениях. Кроме того, Панин преследовал политические цели, которые часто отличались от целей императрицы. Он представлял партию наследника престола, и уже это вынуждало Екатерину относиться к его словам с подозрением. Императрица была достаточно умна и в своем ответе уклонилась от непосредственной конфронтации. Однако она дала понять, что не откажется от своего решения относительно Потемкина. Ему должны быть доверены задачи, решение которых, благодаря его блестящим способностям, принесет огромную пользу государству и императрице. Она не сказала о своей любви к Циклопу. Попытка Панина переубедить императрицу потерпела неудачу. Вместе с Паниным потерпел поражение и наследник престола.

Между тем Григорий Потемкин возвратился из Александро-Невской лавры. Он считал, что укрепил свои позиции и, преисполненный этого чувства, писал императрице 27 февраля 1774 года: «Всемилостивейшая Государыня! Определил я жизнь мою для службы Вашей, не щадил ее отнюдь, где только был случай к прославлению Высочайшего Имени. Сие поставя себе простым долгом, не мыслил никогда о своем состоянии и если видел, что мое усердие соответствовало Вашего Императорского Величества воле, почитал уже себя награжденным. Находясь почти с самого вступления в армию командиром отделенных и к неприятелю всегда близких войск, не упустил я наносить оному всевозможного вреда: в чем ссылаюсь на командующего армией и на самих турок. Отнюдь не побуждаем я завистью к тем, кои моложе меня, но получили лишние знаки Высочайшей милости, а тем единственно оскорбляюсь, что не заключаюсь ли я в мыслях Вашего Величества меньше прочих достоин? Сим будучи терзаем, принял дерзновение, пав к священным стопам Вашего Императорского Величества, просить, ежели служба моя достойна Вашего благоволения и когда щедрота и Высокомонаршая милость ко мне не оскудевают, разрешить сие сомнение мое пожалованием меня в генерал-адъютанты Вашего Императорского Величества. Сие не будет никому в обиду, а я приму за верх моего счастия, тем паче, что находясь под особливым покровительством Вашего Императорского Величества, удостоюсь принимать премудрые Ваши повеления и, вникая в оные, сделаюсь вяще способным к службе Вашего Императорского Величества и Отечества».

Письмо кажется нам дерзким и необычным. Но это соответствовало правилам игры при дворе — отстаивать свои преимущества. Но просить так бесцеремонно должности, о которой знал каждый, что она предоставлялась только любовникам императрицы, было либо очень смелым поступком, либо это был все же акт, заранее обоюдно подготовленный, который служил только для того, чтобы сохранить внешние рамки и отобрать козыри у противников. Совершенно определенным является тот факт, что Потемкин не был в курсе всех дел. Высказывание о том, что никто не будет ущемлен, свидетельствует о том, что ему не была известна расстановка политических сил при дворе. Вмешательство Панина служит доказательством этого. Возможно, подразумевались непосредственно братья Орловы, граф Панин и наследник престола, так как Васильчикова Потемкин вряд ли мог принимать в расчет. Исходя из этого можно сказать, что письмо написано в почтительной манере, мысли изложены точно и последовательно и ни в коем случае не нанесен вред авторитету императрицы.

Екатерина, совершенно определенно, ждала сигнала. Возможно, инициатива написания письма исходила от нее. Этого исключать нельзя. Уже на следующий день она дала ответ, как если бы она уже готова была к этому: «Господин генерал-поручик! Письмо ваше г. Стрекалов Мне сего утра вручил, и Я просьбу вашу нашла столь умеренною в рассуждении заслуг ваших, Мне и Отечеству учиненных, что Я приказала изготовить указ о пожаловании вас генерал-адъютантом. Признаюсь, что и сие Мне весьма приятно, что доверенность ваша ко Мне была такова, что вы просьбу вашу адресовали прямо письмом ко Мне, а не искали побочными дорогами. Впрочем, пребываю к вам доброжелательная Екатерина».

Так был дан официальный старт блестящей для Русского государства карьере. Императрица и Потемкин заключили союз, который должен был существенно укрепить положение Екатерины в истории и позволил стать Григорию Потемкину исторической личностью первой величины и который будет включать в то же время многие перемены, конфликты, муки и волнующую натянутость отношений.

Следующие шаги по назначению Потемкина генерал-адъютантом были обычной процедурой. Она писала различным адресатам, что теперь у нее есть на службе человек, который принесет славу России, который доказал ей свою преданность и верность, и что она счастлива в своем выборе. Ее решение доставляло ей огромное удовольствие, что несколько отодвинуло на задний план те критические проблемы, которые стояли перед ней. Она стремилась поделиться своей радостью с кем-либо еще. Остроумный сэр Роберт Ганнинг был настроен, как всегда, скептически. 4 марта 1774 года он сообщал своему министру иностранных дел новости из Санкт-Петербурга и подтвердил, что Потемкин является человеком, который пользуется доверием императрицы и, без сомнения, будет оказывать влияние на государственные дела. Наблюдение соответствовало действительности. Ганнинг продолжал: «И если я ставлю Вас в известность, что выбором императрицы недовольна сторона великого князя [то есть наследника престола Павла Петровича. — Прим. авт.] и Орловы, то Вы не удивитесь, что это явилось большой неожиданностью и даже вызвало смущение». Это наблюдение было справедливым несмотря на то, что мотивы у наследника престола и Орловых были разными. Кроме того, Ганнинг считал, что нужно подождать и посмотреть на новую расстановку сил.

Сначала британский дипломат дал следующую характеристику новому фавориту: «Речь идет о генерале Потемкине, который прибыл сюда приблизительно месяц назад, после того как он провел всю войну в войсках, где его, как говорили мне, все ненавидели. Он — мужчина богатырского телосложения, выражение его лица не является приятным. Что касается его качеств, то он, кажется, владеет способностью распознавать людей и рассудительностью, не характерной для его земляков. В способности затевать интриги и приспосабливаться к любому положению он не уступает никому. И хотя его привычки пользуются дурной славой, он является единственным человеком, который поддерживает связи с духовенством». Ганнинг делает свои выводы о ситуации при дворе: «При данных обстоятельствах и бездеятельности тех, с кем ему предстоит бороться, и при том безграничном честолюбии в достижении цели он может достичь вершин». Ганнинг еще не знал тогда конкретной вершины.