перьев, не волосатая, не зубастая — правильная такая дичь. Только больно могучая. Мышцы аж бугрятся, куда уж справиться интеллигентному котику. Ой, да ладно, победили вы меня, сдаюсь.

Теперь надо сделать вид, что я сам ее отпустил, потеряв интерес. Очень гордо и очень независимо удаляемся. Хвост поднят и презрительно подрагивает.

Ой, это же наши. Ухохатываются. Все видели! Позор, ужыс!

— Мрны! Я зато красивый, правда?

Глава седьмая

Духи шутят

Если потерял себя, ищи на Караколах.

Народная мудрость

Ёшка

Все здесь было пропитано, пронизано вниманием. На меня смотрели, ко мне прислушивались, подшучивали надо мной. Кто — не видно. Но множество косвенных знаков намекали о присутствии другого рода существ!

Весь туман с появлением солнца рассеялся, а над озером мотается еле заметный дымчатый клочок. Вглядываешься — ничего нет, и только боковым зрением можно засечь его перемещение.

Или мостки через протоку. Под ними будто кто-то невидимый бегает. А это в воде растут такие зеленые палочки, течение их тревожит, и они подрагивают.

Деревья здешние — вообще отдельная песня. Вот одно, по соседству. Издалека — медведь медведем, и морда, и загривок, всё. А другое — лошадь на дыбы встала. Еще одно вскарабкалось на камень и растет, добычу охраняет когтистыми лапами.

На следующее утро все утонуло в тумане. Внизу видимости никакой, а выше туман редеет, и кедры макушками переговариваются в своем верхнем мире.

Туман держался весь день. Вчетвером мы ходили гулять вокруг озера, прыгали по камням тихой мелкой речки, бегущей в траве вровень с берегами, словно черная змея ползет.

— Надо вернуться сюда, когда солнце выйдет, — мечтала Маша. — Такой кадр выйдет, м-м!

А вечером сквозь поредевший туман пробилось солнце и полоснуло последним лучом по черному лесу вдоль берега. Он сверк­нул зазубренным золотым лезвием и сразу погас. Мы только ахнуть успели, но Маша все же увековечила это чудо на фотокамеру.

Маша

На другое утро ни свет ни заря… Нет, как раз-таки заря уже вскрыла небеса, и оттуда полился тихий свет. Я с фотоаппаратом наперевес поскакала по камням к местечку, которое вчера приглядела для удивительного кадра… Я представляла, какая черная будет вода на фоне освещенной солнцем травы, какая серьезная гора дыбится на заднем плане, как поднимается пар от остывшей за ночь протоки.

И да, все оказалось именно так! И трава, и пар, и гора. Такой шанс выпадает раз в жизни! Я прославлюсь! Я щелкала окружающие красоты, оттягивая миг, когда сделаю главный кадр. И наконец нацелила на него объектив. Нажимаю на кнопку… Фотоаппарат молчит. Снова жму… Щелчка нет. Замечаю мигающий в углу экрана значок. КОНЧИЛСЯ ЗАРЯД БАТАРЕИ!

Нет, не обида, меня обуяла настоящая, ослепляющая ярость.

— Издеваетесь? — орала я духам-шутникам, благо в такую рань была одна в этом жестоком и хитром мире. — Что теперь я неправильно сделала? Что?!

Я швырнула каменюку в прекрасную нежную дымку, и дымка нагло переехала в сторону, даже не рассеялась.

Гневно-гневно потопала я в обратный путь, перескакивая по камням и уже не любуясь ни огненными цветами-купальницами, ни дымом костра, длинной бородой ползущим сквозь деревья.

Достали! Они меня достали, эти духи!

Вдруг оступилась и угодила по колено в ледяную воду.

От холода перехватило дыхание, однако ярость пропала — так же внезапно, как накатила. И я поняла, за что меня наказали в этот раз. Я слишком сильно хотела заполучить этот кадр. Так нельзя с природой Алтая. Нужно с почтением принимать ее дары, без жадности и расчета.

Глава восьмая

Побег

Виктор

Вниз, конечно, полегче, чем вверх, однако при спуске свои трудности — и на колени больше нагрузка, и корни опасно скольз­кие. Однако скатились целыми-невредимыми, отдохнули денек в селе и поехали покорять другую высоту — Мультинские озера. Но на сей раз решили воспользоваться помощью четвероногих.

То-то Машке было счастье — оказаться в седле! «Мечта всей жизни!» — повторяла она и аж повизгивала от радости, со всех сил вцепившись в луку и сжимая поводья. Коты ее восторгов не разделяли. Мася смирился довольно быстро, а кошка бунтовала, никакие воркования не помогали. Пришлось нам с Машей поменяться. Я отдал ей покорную сумку с котом, а сам — я же Благородный муж! — взял Ёшкину переноску.

Маша

Караван тронулся. Кроме нас на озера поднимались верхом еще человек пять. У всех лошади спокойно идут строем, а мой конек то и дело дергает повод, чтобы опустить голову и сорвать себе сочной травки, и я всякий раз едва не кувыркаюсь через его уши. Поначалу я смеялась, вежливо терпела, пока он поест. Но недовольный проводник, гарцуя, подъехал ко мне боком и сказал:

— Задерживаешь, барышня, всех. Лошади привыкли идти друг за другом. Один встанет — все стоят. Не давай жрать ему. Дергай повод на себя, порезче дергай. Он седока проверяет. Пока не покажешь силу, слушаться не будет.

Я стала вести себя строже, но тайком гладила конька по жесткой гриве, разговаривала с ним специальным «уютным» говорком, а Мася думал, я с ним говорю, и мурлыкал так, что сумка вибрировала.

Проехали долину, полную цветов, а когда снова оказались под тенистым укрытием леса, Витина пегая лошадка, что шагала передо моей, начала дергать головой и шарахаться. Витя еле справлялся с ней, кошка жалобно мяукала. Подъехал проводник и стал выговаривать лошади не по-русски, оглядел всю — может, кусает ее кто, та косила глазом на его черного коня, фыркала. Но вот он снова пропустил всех и занял место замыкающего, а Витина лошадь как шарахнется, чуть на дыбы не поднялась!

Ёшка заорала и долбанула головой в крышку переноски, та открылась, и кошка дала деру в глубь леса!

Витя слез (вернее, довольно неуклюже сполз с седла) и побежал за ней, бросив лошадь. Проводник крикнул ведущему, вся кавалькада остановилась. Ждем. Возвращается, руками разводит.

— Буду искать, сам дойду, как поймаю, — сказал он мне. — Без рюкзака легко добегу.

Он постарался ободряюще улыбнуться, но улыбка получилась растерянная. Не хотелось, ох как не хотелось ему оставаться один на один с незнакомыми горами! Вариант — мне тоже пешком пойти, но вещи же не оставишь на чужих людей, у них своего добра хватает, а с рюкзаками мы не дотащимся, тут еще сложней, говорят, подъем, чем на Каракольских.

— По этой дороге, слышь, не ходи, — сказал алтаец. — Она конями раздолбана, там дальше глины по колено, увязнешь, да и кругаля дает лишних полтора-два часа. Правей в лесу есть пешеходная тропа, увидишь, не промахнешься. Она покруче, зато скорей доведет до Нижнего Мультинского.

Он издал гортанный крик, и помощник впереди повел группу. Мой конек послушно потопал за хвостом Витиной лошадки, которая безо всякого управления спокойно пошла сама, покачивая тяжелым рюкзаком. Я беспомощно оглядывалась, пока Витина кепка не скрылась за деревьями.

Вместе с ним исчезла и радость от поездки верхом. Остались только тревога и страх.

Ёшка

Бежать, бежать, никто не поможет! Они ничего не поняли. Милые, бедные, слепые двуногие.

Пегая-то не из вредности куролесила, она видела ту, которая на меня охотится. Большая такая кошка, нет, не просто большая, гигантская! С половину лошади! Рыжая в темных пятнах, уши несоразмерно большие, с кисточками, хвост короткий и загнутый, как у дворняги, а клыки! С человечий палец. Лапы с крючьями-когтями. И сквозь нее видны деревья. Она почти прозрачная, но не совсем, и только глупое человечье зрение не может ее разглядеть, принимая за шевеление листвы или клочок тумана.

Она неподвижно наблюдала за процессией, скрытая густой еловой тенью. Мы увидели друг друга одновременно. Кошка