Всякая мысль человечья им слышна.

— Кому? — не поняла Маша.

— Духам горным, кому ж другому. Это они тебя проучили.

Маша не сильно поверила, однако на всякий случай спросила:

— Что же делать? Я искала-искала, нет нигде. Без крышки объектив легко испачкать или поцарапать.

— Не беспокойся, — по-братски хлопнула ее по плечу Люся. — Заберемся на гору — подскажу, что делать.

Мы попили чаю с бутербродами, а потом еще долго поднимались, не спешили: такая красота вокруг! Трава зеленая, мягкая. Березы на склоне все в одну сторону прогнулись, как гимнастки. На вершине двугорбой горы Верблюд тропа скачет по камушкам, между камнями пружинистый мох, даже наступать жалко. А вниз такой вид открывается! На реке Катунь сумасшедший народ закладывает виражи на скутерах. Самих людей не видно, только след пенный по воде чиркает.

Люся отвела Машу в сторонку и говорит:

— Положи на камень хлеба, полей водой. Теперь попроси прощения за плохие мысли, скажи, что все поняла, и попроси вернуть то, что забрали.

Наверное, Маша так и сделала, потому что обратно шла уже повеселевшая. Да и спускаться легче, чем подниматься. Ближе к середине горы стали мы все под ноги смотреть. Но я не верил, что в такой высокой траве, на такой узкой тропке можно найти крышку от крошечного объектива. Искали, искали… Солнце почти село, скоро стемнеет, а крышки, конечно, нет.

Маша снова скуксилась.

— Я все сделала, как нужно. Что ж они не отдают?

Я решил Машу успокоить.

— Ничего, — говорю, — приспособим вместо крышки носовой платок на резинке. Хватит уже искать, отдай духам, пусть играют. А то и вокруг не смотришь, все под ноги да под ноги.

Маша вздохнула:

— Ладно, в самом деле, пусть. Чего это я из-за ерунды раскисла.

Не прошли мы и двух шагов — лежит крышечка, дожидается, вся как есть на виду.

— Вот, оказывается, что нужно было сделать, — рассмеялась Маша. — Отдать.

Глава пятая

Злые чары

Мужественно идите вперед.

Николай Рерих

Маша

Люся договорилась с водителем, загрузила нас в могучий, с огромными колесами, приземистый ГАЗ-66, и, попрощавшись с ней (наконец-то мне вернули моего Витю!), мы поехали по дороге, которую только с большой натяжкой можно назвать дорогой. Рытвина на рытвине, не лужи, а болота, раз двадцать мы форсировали речку по булыжникам, я посчитала. Два часа нас мотало и кидало на жесткой, узкой скамье в кузове.

Дальше наш путь лежал на Каракольские озера, к которым надо подниматься километров семь-восемь. Перед подъемом строгие алтайские конюхи предложили нам взять лошадей. Но мы гордо отказались. Мы не ищем легких путей, пусть «матрасники» катаются.

— Подумаешь, каких-то семь километров, — говорю. — За час одолеем.

Витя поспешно отвернулся, чтобы спрятать то, что было написано на его лице.

— Побольше, — только и сказал.

Через пять минут подъема выяснилось, что дорога вверх с рюкзаком — это совсем не то, что по равнине налегке. Накрапывал дождик. Плащ защищал от влаги снаружи, но под ним одежда сразу отсырела от испарений и липла. Дышали мы как два дачных самовара, выдыхая пар в насыщенный моросью воздух. Через десять минут я почувствовала, что нагулялась. Через пятнадцать хотелось только лечь на диван и лежать полдня. Через двадцать я уже почти плакала от безнадеги, а впереди, как выяснилось, несколько часов подъема. Рюкзак натирал плечи и хвост. Были моменты, когда приходилось лезть круто вверх на карачках! Тропу развезло, кроссовок не видно под налипшей глиной, мы скользили и хватались за ветки и стволы, чтобы не поехать вниз. Витя шутил, отвлекал и подталкивал меня снизу на особо крутых участках, но это не помогало, и спустя час я встала как вкопанная, повиснув на березе. «Больше не могу, я больше не могу», — тупо вертелось в голове, и никакие уговоры не действовали.

— Отлично, — бодро сказал Сильный муж. — Привал.

Я рухнула на землю, не подложив сидушку, не сняв рюкзака, — сил не было.

— Первый час самый тяжелый, потом втянешься, — уверял меня Витя, наливая в крышку термоса дымящийся чай.

— Горько, слишком крепкий, — капризно сказала я не своим голосом.

— А ты с конфеткой! Сладкое восстанавливает силы.

Он бросил мне карамельку. Я бессильно проследила за ее полетом, даже не сделав попытки поймать, хотя это наша любимая игра.

— Ну что ты. — Он подал мне другую. — Взбодрись. Смотри, как хорошо.

Ну смотрю. Чавкающий под ногами склон, растоптанный туристами. Мокрые деревья, мокрые, скользкие корни, мокрая трава.

— Чего хорошего-то? Елки с палками.

— Кедр, а не елки. Дыши! Каждый вдох прибавляет здоровья.

— А каждый шаг — убавляет, — мрачно проворчала я.

— Машуня, я тебя не узнаю.

Хм, он меня не узнает. Я сама себя не узнаю.

Карамелька, разумеется, внедрилась в дырку в зубе. Я сморщилась от боли.

— Ты же туристка, а не принцесса-капризуля.

Так обидно мне стало! Ну вообще! Принцессой никогда не была, и никто меня в этом не обвинит.

— Давай я кошку понесу, хочешь? — подлизывался Витя.

Гнев придал мне сил. Я неуклюже встала, отвергнув протянутую руку, и потопала вверх, не обращая внимания на кошкины мявы. Не нравилось ей мотаться у меня на боку. Терпи, как я терплю. Муж торопливо пихал в рюкзак термос. Ничего, догонит.

Ёшка

Я не просто «мявкала», между прочим. Я объясняла тебе, что это одна из твоих сущностей вырвалась на волю и взяла верх над остальными. Ты раньше не попадала в такие ситуации и поэтому с ней не встречалась. Ее надо победить. Но прежде разглядеть. Услышь меня, Маша!

Виктор

Я знаю то, чего не знает моя жена. Поначалу тело сопротивляется повышенным нагрузкам, отказывается нормально работать, но потом перестраивается в ходовой режим, подлаживает дыхание и теплообмен. Объяснять это новичку бесполезно, он просто не поверит, пока сам не убедится на опыте. Пусть моя девочка злится. Злость придает сил, а жалость к себе — лишает.

Малыш

А я, между прочим, тоже здесь. Можно уже полежать, а? Хватит физкультуры! Эй, там, снаружи!

Маша

Я знаю то, чего не знает мой муж. Ребенок внутри меня явно возражает против таких нагрузок. Он начал толкаться. Но если бы опасность была, я бы ее наверняка почувствовала, правда? Хотя Вите ничего не стану говорить, а то скажет — возвращаемся, и не увижу я белоголовых гор, отраженных в ледяной, прозрачной озерной воде. Ничего, пусть малыш закаляется, только крепче будет. Быть неженкой ни к чему.

Мася

Ой, боюсь, боюсь. Опять между ними рябь побежала. И кошка разворчалась у меня в голове. Вот всегда так. Стоит нашим людям поссориться, Ёшка тоже начинает меня поедом есть. Я молчу, я выше этого. Пусть ее волны раздражения разобьются о неприступные скалы моего терпения.

Ёшка

Меня лично бесит Масина привычка однотонно и ритмично мяукать — так он витаминки клянчит. Именно не разговаривать, а мяукать, понимаете? «Дай. Дай. Дай», — с одинаковым интервалом. Как чайки из мультфильма про рыбку по имени Немо. И это речь интеллигентного существа? Он позорит кошачий род перед людьми.

А с чего это я вообще решила, что он создание интеллигентное? Ах да, он ведь сам про себя сказал, как сейчас помню: «литературно одаренный кот». И когда это он, интересно, успел писателем заделаться? Пока дрых на письменном столе, на хозяйских бумагах?

Мася

Между прочим, записывать вовсе не обязательно. Я в уме сочиняю.

Ёшка

Мудрец хвостатый. Ты там, в сумке, небось, и глазки сощурил, чтобы на китайца походить.

Мася

Промолчу вообще, фр-фр. Разговаривать с тобой — как с радио: свое гнешь, других не слышишь.

Ёшка

Трус, белоручка, притворяка.

Мася

Я молчу.

Нет, уже не молчу.

Выпустите меня, я ее на кусочки порррррвуууууу!!!!!

Маша

— Витя, перестань меня пихать сзади. Я и так еле на ногах держусь.

— Я же тебе