— Куда?! Я не закончил!

На язык снова просится нецензурщина. Усилием воли сдерживаюсь и выдавливаю из себя вежливое:

— Я не разрешала себя ни раздевать, ни трогать. Дверь вон там!

На мои слова и решительный жест принц хмурится. Резко спружинив с кровати, легко преодолевает разделяющее нас пространство и нависает надо мной, загородив окружающий мир мощным телом. Сильными руками, которыми только что мял мне ступни, опирается о стены, а лицо склоняет к уху так близко, что прерывистый, горячий шепот щекочет мне виски:

— Я не собираюсь спрашивать твоего разрешения. Никогда. Хотя… Можешь командовать, истинная! Это зверски провоцирует поставить тебя на четвереньки!

Замираю в попытке выровнять дыхание. Он огромный, настолько, что ощущаю себя пойманной мышкой. Всхлипнув, шепчу:

— Я не могу пропустить брачный ритуал. Подожди еще немного! Ради меня?

В карих глазах мелькает злая одержимость. Его шершавые пальцы гладят мне щеку, лениво втирая слезы в кожу. Медленно спускаются ниже и обводят линию подбородка, контур губ и снова стирают влагу со скул.

Пока он рисует мое лицо, меня воротит от неприязни. Мысленно я ощерилась, зашипела и выпустила когти, как дикая кошка. С трудом удерживаюсь, чтобы не сорваться на крики. Своим сопротивлением боюсь окончательно разбудить в нем дикого хищника.

Он и без того едва держится в рамках. Это видно по тяжелому дыханию, по плотно сжатым губам, и в том, как напрягаются его мышцы при каждом коротком движении.

Наконец, спустя вечность, успев уничтожить мне массу нервных клеток, он чуть-чуть отстраняется и многозначительно тычет в мою сторону пальцем:

— Этой ночью я возьму многих женщин, и каждую — с мыслью о тебе!

Обещание звучит грязно и пугающе, но сулит мне глоток свободы. Подавляю свою первую реакцию — с облегчением кивнуть. Его взгляд жадно отслеживает мою мимику и наводит на мысль, что ни одна истинная так не отреагирует.

Если бы Йемрен мне сказал такое, я бы…

При одной мысли о другой в его объятиях, в грудь вонзаются тысячи иголок, а из глаз брызгают слезы обиды.

Всхлипываю:

— Как вы смеете говорить о другой женщине! Я же ваша истинная!

— Ты мне не указ, будь ты хоть сто раз истинная! — великан широко скалится, явно довольный моей реакцией. — У тебя есть три дня. Столько времени я даю тебе до свадьбы. После брачного ритуала я не приму ни одной отсрочки. Ты поняла?

Киваю. Наконец-то, он разворачивается и шагает на выход, позволяя мне выдохнуть.

Не знаю, как долго я сижу на полу, бессмысленно таращась перед собой и вжимаясь в холодную стену. Спина затекает, и плечи немеют. Кажется, начинаю даже клевать носом, вот только сил дойти до кровати в размякшем, усталом теле не нахожу.

Когда раздается стук в дверь, испуганно ежусь, а потом вспоминаю: я же не заблокировала дверь! Если бы Кейрон вернулся, он бы вошел без стука.

Может, королева?

Эта мысль заставляет меня кое-как подняться с пола, доковылять до платья, одеться и раздвинуть дверные створки, за которыми нахожу слугу, облаченного в бордовый сюртук и протягивающего мне ночной горшок.

Некоторое время я с недоумением таращусь на белую эмаль. Что за бессмыслица! Зачем мне ночной горшок, когда у меня есть уборная? Наверно, ошибка!

Не успеваю я с раздражением выдохнуть, как мужчина поднимает крышку. Резкий, почти как нашатырь, запах сырого мяса и крови заставляет окончательно очнуться.

— Мне было велено донести мясо незаметно, — вполголоса объясняет слуга. — Ночные горшки за дверьми господ у нас не редкость. Как опустеет горшок, выставляйте его наружу. Позже я заберу.

Принимаю тяжелый горшок, кивком благодарю за доставку и направляюсь к ванной комнате. Да уж. Конспирация в этом дворце переплюнула уровень Штирлица. Стоит мне приоткрыть дверь, как слух царапает рычание, в нос бросается вонь, словно в давно не убранном вольере, и я почем свет принимаюсь себя ругать.

Вот же эгоистка! Сидела и лила слезы вместо того, чтобы позаботиться о собаке! Надо убираться поскорее, пока бедный пес не задохнулся. Но сначала обед! Оценивающе разглядываю обстановку. Сквозь намордник кормить собаку будет непросто, если вообще возможно.

— Прости, что вяло реагирую, — ласково отвечаю волкодаву на его рычание, плавно двигаясь в его строну. — Ты у нас о-очень грозный мальчик, но я случайно потратила весь запас адреналина. Вот высплюсь — и снова начну тебя бояться в полную силу.

Когда оказываюсь в зоне его досягаемости, снимаю крышку и достаю кусок мяса поменьше — сам пес не мог бы взять из-за намордника — и аккуратненько пытаюсь впихнуть слайс в щель между сплетенными ремнями.

Дырки в наморднике настолько малы, что мясо не пролезает, тем более собака, нетерпеливо поскуливая, тычется в еду, мешая достичь ювелирной точности в движениях.

— Серенький, стой смирно! — молю в отчаянии. — Или у нас ничего не получится!

Но пес, одурев от голода и запаха дичи, вдруг вертит мордой и принимается лапами стаскивать с себя намордник. Я, наверно, дурею от его мучений с ним за кампанию, потому что хватаюсь за намордник, расстегиваю крепительный ремень и стягиваю с пушистой головы.

Когда его морду больше не сковывают ремни, пес рычит, весь подбираясь и готовясь к прыжку. На мгновенье наши взгляды пересекаются, и то, что я вижу, заставляет меня пораженно сморгнуть.

В собачьих глазах вспыхивают зеленые искорки, словно отсвет зеленой магии. Но еще удивительнее, после наших недолгих гляделок пес теряет куда-то большую часть своей агрессии. Он все еще рычит, заявляя права на мясо, но нападать уже явно передумал.

— Ты мне льстишь, — осторожно отползаю от горшка, — если считаешь, что я в нынешнем состоянии тяну на твоего противника. Ешь, сколько влезет, это все тебе.

При звуках моего голоса пес поводит ушами, облизывается, и, не сводя с меня глаз, хватает кусок из горшка. С аппетитом, нетерпеливо жует.

Пока он вгрызается в мясо, вслух строю планы:

— Вот поешь, и налью тебе воды в тазик. Потом уберу ванную и отмою пол от духов. Конечно, комната не заменит тебе лес и свободу, но придется немного потерпеть. У нас с тобой есть три дня, чтобы придумать, как отсюда удрать.

Пес ворчит, будто понимает, о чем я, и не слишком рад, и тут же цепляет зубами следующую порцию мяса. Хорошенький, пушистый — так и тянет потрепать пепельно-серую холку! Но руки нужны мне целыми, с пальцами, так что приходится сдерживать свои нежные порывы.

Когда мясо съедено, вода в тазике вылакана, полы вымыты дочиста, хочу пойти спать. Но уже на кровати понимаю, что забыла выставить пустой горшок в