— Здорово. Ты что, так поздно гуляешь? Опять за старое?

— Да нет, что вы! С пацанами встречались, сейчас домой иду.

— Что у тебя там нового по вашему делу?

— Следователь говорит, что, приблизительно, через месяц, его прокурору передадут, а еще через пару недель в суд отправят.

— И сколько вам грабежей предъявляют?

— Семь.

— Ты работаешь, учишься?

— Работаю, на хлебокомбинат устроился.

— Кем?

— Смеяться не будете? Тестомесом.

— Над чем смеяться? Тяжёлая, мужская работа. Давай, характеристику бери хорошую с работы, и вероятно, что условным сроком всё закончится.

— Да, мне адвокат тоже так говорит, что есть надежда остаться на воле.

— Скажи, а ты давно Сапога видел?

— Дней десять назад, говорят, что он на допросы не является, где-то прячется.

— Интересно, на что он надеется? Он, когда явки писал, мне сказал, что у него в сельской местности никого нет, только в городе родители живут.

— Так он вам явки писал? А нам сказал, что это Рыжий раскололся и всех сдал.

— Я же тебя возле больницы встретил, где вы Рыжему что-то там сообщить пытались. А Рыжий, от меня, через черный ход свинтить пытался. Так что я Рыжего увидел, когда вас уже во всю по району отлавливали. Ладно, Длинный, давай, не грусти, всё наладится. Тем более, вам сейчас послабление выходит, в рамках, подожди, как там в газетах пишут… А, «в рамках гуманизации пенитенциарной», чтоб ее, системы. Чтобы тебя реальный срок дали надо сильно постараться, как Сапог, например, старается. Ты деньги-то собираешь?

— Какие деньги?

— Тебе что, адвокат не сказал? Если ты к суду материальный ущерб потерпевшим полностью погасишь, то это будет еще одна гирька на весах, в твою пользу. Давай деньги собирай, и удачи тебе.

В час ночи, сдав смену, я попрощался с парнями, и пошел в сторону общежития. Мне предстояла бессонная ночь. Два часа, как лошадка, я перемещался вокруг спящего здания, стараясь при этом не выходить из густой тени, с надеждой всматриваясь в темные окна. Наконец, уже не помню, на каком кругу, я успел заметить в одной из распахнутых форточек четвертого этажа огонёк сигареты, который вспыхнув последний раз в сильной затяжке, багровой кометой по дуге, устремился к земле. Молясь, что бы мои выкладки были верные, я потихоньку потрусил к крыльцу. Весь мой расчет был построен на зыбком основании того, что Сапог очень боится. Когда я видел его последний раз, он, бегая из края в край гаражного кооператива, уже понимал, что избавится от меня у него не получилось. И он дымил, как паровоз, глубоко затягиваясь и постоянно вытаскивая из пачки новые и новые сигареты.

Сейчас он в розыске, в бегах, да и моими стараниями, вся его бывшая компания знает, что первым раскололся именно Сапог. Значит боится парень еще больше. Опера проверяли как квартиру его родителей, так и комнату Липатовой Гали, его подружки. Будем считать, что эти явки провалены, и Коля Сапожников там не появится. Где-то у друзей скрываться проблематично, сейчас родители приятелей кормить великовозрастного лба долго не будут. Значит остается общага. Если комната Липатовой отпадает, значит, нужна другая комната. Если бы Сапог открыто жил в какой-то комнате, то кто-то обязательно бы сдал его или нам с Димой, или администрации. Похищенные из кастрюли с борщом куски мяса или съеденные котлеты голодные девчонки не забудут и не простят. После того, как друзья Сапожникова попали под следствие, в общаге они стараются не появляться, следовательно, Сапога здесь никто не боится. Значит, он живет тайно, прячась под кроватью, и выползая на божий свет ненадолго. Девчонки курят в туалетах, но Сапог там появиться не посмеет, значит курить он сможет только ночью, и только в форточку.

Вот такую форточку я и искал два часа. А теперь пришло время расчета, за мой страх, что я испытал в кабинете следователя Кожина, за то, что нарушил данное той памятной ночью обещание. Осталось несколько минут, до момента, когда я узнаю, чей кун-фу сильнее.

Клавдия Ивановна, вахтер девичьей богадельни, открыла дверь почти мгновенно, минут через пять после того, как я стал скрести ногтями по стеклу.

— Все-таки пришел, гулена.

— Я вас тоже люблю, Клавдия Ивановна. Скажите, четвертый этаж, та сторона, третье окно справа — чья комната?

— Ну, ты и спросил! Сейчас посмотрим.

Пенсионерка быстро пролистала журнал расселения по комнатам.

— Ну, если я тебя правильно поняла, то это комната Вики Самохиной и Юли Шевченко.

— С Липатовой, они, в каких отношениях?

— С Галкой что ли? Так они в одной группе учатся.

— Клавдия Ивановна, а пойдемте их комнату проверим. Я видел, что кто-то в этой комнате в форточку курил.

— Ну, эти девочки хорошие, и они точно не курят.

— Я о чем и говорю, что необходимо проверить.

— Ладно, пойдем. Подведешь ты меня под монастырь.

— Что, вам может попасть?

— Да нет, если какое безобразие выявлю, то ругать меня точно не будут. На четвертый этаж идти желания нет, я же, уж, не девочка.

— Мы потихоньку, с отдыхом.

Поднявшись на четвертый этаж, я придержал вахтершу за рукав, высунул из-за угла один глаз и одно ухо. Длинный коридор, выкрашенный до двух-третей в высоту стены масляной красной, с побелкой выше, до потолка, бесконечный ряд одинаковых дверей, повисшая густая тишина. В конце коридора мелькнула девичья фигура в белой ночнушке, через минуту взревели трубы канализации, а девчонка, придерживаясь рукой за стену, наверное, так и не проснулась, вернулась, чтобы нырнуть в одну из комнат. Я отпустил рукав, и Клавдия Ивановна засеменила по коридору, я на носочках, держась за воздух, поспешил за ней.

— Юля, Юля, открой, тебе из дома звонят — вахтерша костяшкой указательного пальца настойчиво стучала в серую филенку двери. Я, прижавшись к стене, старался дышать потише и пореже. Несколько минут ничего не происходило, затем за дверью маленькими лапками забегали мыши, упало что-то тяжелое, и сонный голос произнес:

— Мы спим.

— Вика, ты что ли? А, ну ка, открывай! Юле из дома звонят…

— Юли нет, она в другой комнате…

— Это что за новости! — голов Клавдии Ивановны посуровел: — Ну-ка открывай! Я что, зря на четвертый этаж поднималась, ноги била! Открывай, кому сказала, а то я сейчас за комендантом пошлю, все вылетите из общежития…

Очевидно, что угроза была не шуточной, так замок щелкнул, и дверь начала открываться. По вытянувшемуся в удивлении лицу пенсионерки, я понял, что за дверью не Юля и не Вика. Толкнув дверь, я шагнул в комнату, приподняв щуплую фигуру,