И он пожал ей руку и опечаленный пошел прочь.

Дав матери руку, ибо та была очень слаба, Руперт тихо вывел ее из зала через боковую дверь и длинными коридорами повел в ее комнату, рядом с его собственной, находившейся в самом конце дома. Поскольку ей было тяжело подниматься по лестнице, мать спала на первом этаже, он же на всякий случай всегда был с ней рядом.

– Мама, – сказал он, усадив ее в кресло и поворошив угли в камине. – Я должен тебе что-то сказать.

Она тотчас подняла глаза, ибо тревога вернулась к ней, и спросила:

– Что случилось, Руперт?

– Не пугайся, моя дорогая, – ответил он, – ничего плохого, честное слово, наоборот, только хорошее. Я обручился с Эдит и пришел просить для меня твоего благословения, вернее, для нас обоих, ибо теперь она часть меня.

– О, Руперт, мое благословение всегда с тобой, – ответила мать, откидываясь на спинку кресла, – но я удивлена.

– Это почему же? – спросил он с легким раздражением, ибо ожидал от нее поток воодушевления, столь же бурный, что и его собственный, а не это холодное недоумение.

– Потому, разумеется, никто мне этого не говорил, но мне всегда казалось, что Эдит нравится Дик Лермер, отчего я даже подумать не могла, что она возьмется кружить тебе голову.

И вновь Руперт был ошарашен. Дик, вечно этот Дик, сначала из уст леди Дэвен, теперь его родной матери. Что все это может значить? Но затем жизнелюбие вновь пришло ему на подмогу, и он убедил себя, что Дик для Эдит ничего не значит.

– На этот раз ты ошиблась, мама, – сказал он с веселой усмешкой. – Я с самого начала знал ее мнение о Дике, потому что она серьезно разговаривала со мной о нем и его выходках, чего она наверняка бы не стала бы делать, будь в этой глупой идее хотя бы толика правды.

– Женщины часто говорят серьезно о дурном поведении мужчин, которые им нравятся, особенно тем, на кого они рассчитывают повлиять, – ответила мать с задумчивой улыбкой, которая неизменно появлялась на ее губах, когда она думала о собственной глубокой любви к мужчине, который ее не заслуживал.

– Возможно, – ответил Руперт, – скажу лишь одно: даже если между ними что-то и было, – а я твердо знаю, что между ними не было ничего, – то это что-то мертво, как и прошлое полнолуние.

Это сравнение с луной, которая то идет на убыль, то растет, показалось миссис Уллершоу крайне неудачным, хотя вслух она говорить этого не стала.

– Рада это слышать, – сказала она, – и, вне всякого сомнения, это была ошибка, ибо будь у нее такое желание, она давно уже вышла бы замуж за Дика, еще до того, как ты появился в ее жизни. В общем, мой дорогой, могу лишь пожелать тебе счастья и буду молиться о том, чтобы она оказалась тебе такой же хорошей женой, каким хорошим мужем будешь для нее ты. Да, она хороша собой, – продолжала она, как будто перечисляя положительные качества Эдит. – Таких красавиц, как она она, редко встретишь. Кроме того, она по-своему очень умна, хотя ей, конечно, до тебя далеко. А также вдумчива и наблюдательна. Честолюбива. И должна стать отличной женой для мужчины с карьерой. Она также, насколько я могу судить, покладиста и добра. По крайней мере, все эти годы, пока мы с ней жили под одной крышей, мы отлично ладили. Да, считай, что тебе крупно повезло, Руперт.

– Это все положительные качества. А каковы ее недостатки? – проницательно спросил он, чувствуя, что мать что-то от него утаивает. – Хотя, должен признаться, в моих глазах таковых у нее нет.

– Так и должно быть, но я скажу тебе со всей откровенностью, Руперт, чтобы ты остерегался их, если вдруг я окажусь права. Эдит обожает удовольствия и роскошь, что в принципе естественно, она экстравагантна, что при известных обстоятельствах не играет роли. Опять-таки, я надеюсь, что ты никогда не заболеешь, ибо сиделка из нее никакая, не потому что она черства и бездушна, а потому что болезни и уродства внушают ей ужас. Я видела, как она побледнела, увидев калеку, и я сомневаюсь, что ей нравилось сидеть со мной после того, как со мной случился удар, особенно когда это изуродовало мне лицо и у меня отвисло нижнее веко.

– У нас у всех есть недостатки, против которых мы бессильны, – ответил Руперт, – врожденные антипатии, с которыми мы появились на свет, и я рад, что на данный момент мое здоровье в порядке. Поэтому, мама, я не хочу задумываться о черном списке. Тебе есть, что еще к нему добавить?

Подумав немного, мать сказала:

– Лишь одна вещь, мой дорогой. Лично мне кажется странным, что такая девушка, как Эдит, так сильно привязана к мужчинам вроде Дика Лермера или лорда Дэвена, а она действительно привязана к ним обоим.

– Думаю, это потому, что они родственники, а последний всегда был очень добр к ней. С ее стороны это проявление благодарности.

– О да, еще как добр! Более того, до ее совершеннолетия он был ее опекуном и материально поддерживал ее все эти годы. Но благодарность здесь ни при чем, это взаимная симпатия. Они копия друг друга – как по уму и характеру, так и… внешне.

Руперт расхохотался. Ибо сравнить цветущую Эдит с увядшим, морщинистым лордом Дэвеном, и даже ее остроумие, способное мягко высмеять людей и вещи, с его откровенным цинизмом, который резал по живому, после чего втаптывал в грязь останки своих жертв, было верхом абсурда.

– Лично я не вижу никакого сходства, – сказал он. – Боюсь, что в твоем возрасте, мама, у тебя разыгралось воображение.

Она посмотрела на него, чтобы ответить, затем на миг задумалась и сказала:

– Пожалуй, Руперт, ты прав – все это плод моего воображения. Только, мой дорогой мальчик, сделай так, чтобы время от времени она ходила в церковь, еще ни одной женщине это не приносило вреда. Ну, все, на этом мои критические замечания исчерпаны, и если я их сделала, ты уж прости меня. Это лишь потому, что мне сложно представить себе женщину, достойную тебя. Ведь даже самые лучшие из нас не идеальны, разве только в глазах тех, кто нас любит. В целом же, мне, пожалуй, следует поздравить тебя, что я и делаю от всего сердца. Да благослови Господь вас обоих, тебя, мой сын, и Эдит, мою дочь, ибо отныне она мне дочь. А теперь, мой дорогой, доброй ночи, ибо я устала. Позвони в колокольчик и вызови горничную, хорошо?

Что он и сделал, а после короткого раздумья сказал:

– Ты помнишь, что я должен уехать? Ты ведь поговоришь с Эдит, не так ли?

– Разумеется, мой дорогой, когда Эдит поговорит со мной, – ответила старая леди с чувством собственного достоинства. – Но скажи, зачем тебе уезжать, тем более, сейчас?

В этот момент в комнату вошла горничная, поэтому Руперт ничего не ответил, ограничившись несколькими соображениями о том, как ей лучше вернуться в город, и поцеловал ее на прощанье.

Когда горничная снова ушла, миссис Уллершоу, как это делала всегда, произнесла молитву, обратившись к небесам с длинной и серьезной просьбой ниспослать всех благ ее возлюбленному и единственному сыну, и чтобы та женщина, которую он выбрал себе в жены, стала для него благословением.