— Что, интересно, думает мать о вашем одеянии? — словно невзначай бросила музыкантша. — Может, она и не в курсе?

Инна усмехнулась.

— Ну конечно, я это тщательно от нее скрываю.

— А дерзить, юная леди, я бы вам не советовала!

Учительница называла всех юными леди, старшеклассники посмеивались над ней. Их, подобно малышне, не пугал «неуд» по музыке, потому что этот предмет по ранжиру болтался где-то между детским садом и первыми возрастными прыщами.

— Может, где-то в Англии юные леди и дерзят, а я лишь скромно говорю то, что думаю.

— Если вам сие неизвестно, не все свои мысли следует озвучивать, а то в клиниках таких…

Инна нетерпеливо передернула плечами.

— Ну уж не знаю, как там в клиниках, — не бывала, надеюсь, и не придется!

Ваня по-джентльменски подал Инне шубку и совсем не по-джентльменски вмешался в разговор:

— А вот я бы в клиники запер всех уродин с плохим вкусом!

Инна заметила взгляд друга, брошенный им на серый в коричневую клетку наряд — то ли сарафан, то ли юбку с лямками — музыкантши, и хихикнула.

— А вам, Крапивин, с детства не привили хороших манер! — покраснев, выдохнула учительница.

— Снова этот Крапивин! — послышался голос Константина Викторовича.

Инна обернулась. Директор, держа в руках бутылку минералки, вышел из столовой и остановился.

— Что ты, Крапивин, на этот раз натворил?

— Ничего, — поспешила заверить директора музыкантша, покраснев еще сильнее под его любопытным взглядом.

Константин Викторович улыбнулся и пояснил:

— На него все жалуются последнее время, совсем от рук отбился.

— Конечно! — воскликнул Ваня. — Когда моих абсолютно здоровых подруг хотят отправить в клинику, я молчать не стану!

— Какие еще клиники? — не понял директор.

Музыкантша не дала ему ответить:

— Я лишь сказала…

— Ага, сказала, что Инну нужно в клинику отправить! — Не так-то легко было заткнуть Ване рот, точнее — невозможно.

— Зачем? — еще сильнее удивился Константин Викторович.

Учительница застонала:

— Вовсе не так я сказала! И вообще, — она с неподдельным страданием во взоре взглянула на директора, — такой внешний вид просто недопустим в стенах школы!

— Ах, вид, — протянул директор, — так ведь формы у нас нет.

— Может, и нет, но ведь есть какие-то общепринятые…

— Формы нет, — вконец обнаглев, оборвал ее Ваня, — каждый ходит, как ему нравится. Если бы все одевались, — он смерил ее насмешливым взглядом, — в монашеские рясы, человечество бы уже вымерло!

— Ваня, Ваня, — попытался утихомирить его директор, — что-то ты слишком уж разошелся.

— Школа — не то место, где занимаются спасением человечества от вымирания! — не успокаивалась музыкантша, ощущая себя под защитой директора.

Инна пихнула друга в бок, чтобы он прекратил болтать и можно было уже наконец пойти по домам.

— Я считаю… — приободренная всеобщим молчанием, начала было учительница, но Константин Викторович коснулся ее плеча:

— Галина Васильевна, одежда — это один из важнейших элементов самовыражения нынешней молодежи, я не стал бы так серьезно к этому относиться.

Инна поймала его взгляд — примерно в том районе, где заканчивалась ее юбка, и улыбнулась.

— До свидания, Константин Викторович, ваша политика управления школой очень продуктивна! Не замечать мелочей, а заниматься лишь чем-то глобальным — вот бы все брали с вас пример. — Инна покосилась на музыкантшу и под руку с Ваней, который впервые не добавил ни звука к ее словам, направилась к выходу.

Училка была повержена, но Инне это не доставляло радости. Страшненькая, не замужем, одевается хуже всех в школе… Инна могла понять ее чувства. Но уважать ее — никогда! Химичку Инна уважала. Та хоть и скрежетала зубами, но считала себя выше того, чтобы прицепиться к чьей-то короткой юбке или занижать из-за этого оценки. По-женски Светлана Юрьевна была образцом мудрости. Во всяком случае, на людях. Как она ведет себя наедине с возлюбленным — оставалось тайной. Раньше мысли об этом вызывали у Инны жгучую ревность, а сейчас почему-то они даже не задели ее.

Три дня прошли скучнее некуда. Константин Викторович не обделял Инну своим вниманием, Ваня не переставал шутить на эту тему, музыкантша демонстративно проходила мимо нее, учителя были какими-то вялыми, словно они раньше учеников уже отправились на каникулы, ну а химичка держалась молодцом, даже похвалила одну из Инниных довольно-таки нескромных кофточек.

Инна уже почти добралась по нерасчищенной дороге до школы, когда увидела Артема в компании той самой «рыжей шубки». Сердце ее екнуло… Она замедлила шаг, хотя и так шла медленнее некуда — снегу навалило на всю зиму вперед. Раздумывала девушка недолго. Набравшись храбрости, а скорее даже наглости, она окликнула парня. Артем заметил ее и остановился. Спутница что-то ему сказала, лишь тогда он подошел.

— Привет, как дела? — Он сдержанно улыбнулся.

Инна ощутила, как бешено по ее венам разлилась кровь, и выдохнула:

— Теперь намного лучше.

— Почему?

Инна покосилась на переминающуюся с ноги на ногу девушку в рыжем меху и поняла, что больше не хочет играть.

— Тебя увидела, — просто призналась она.

Артем молча отвел глаза. А Инне так хотелось, чтобы он снова посмотрел на нее тем долгим, волнующим до покалывания в кончиках пальцев взглядом, улыбнулся, как раньше, когда она никак не могла от него отделаться даже в мыслях.

— И я рад тебя видеть, — нехотя признался он, продолжая смотреть куда-то в сторону.

— Что-то незаметно, — с улыбкой упрекнула его Инна.

Артем все-таки посмотрел на нее.

— Как директор?

— Директор… — Она перестала улыбаться. — Да вроде нормально.

— Ну и хорошо, — парень кивнул на свою подружку, — пойду, а то потом будет весь день упрекать.

— Такая строгая? — с наигранной веселостью пробормотала Инна.

— Все вы, девчонки, строгие, — поморщился Артем и коснулся горла, — с виду — нежные цветы, а хватка как у бультерьера.

Они попрощались. Парень вернулся к своей подруге, а Инне оставалось только придумать, как бы укусить себя за локоть. В ней боролось желание всплакнуть и разозлиться. Сколько она себя помнила, никогда ей не приходилось проливать такое количество слез из-за парня! Даже смерть любимого хомячка еще в детском саду оказалась не такой болезненной.

Инна прищурилась вслед удаляющейся парочке. Нет, плакать она больше не станет! Тут нужно что-то более изобретательное… И она уже знала — что именно.