— Бежим, — дернув меня за руку, прошептал Шестров, и мы быстро спустились с ним по ступенькам.

Диксандри вышел на крыльце, сощурившись и глядя нам вслед. Мы с оператором уже шли по гравиевой дорожке к воротам. Я оглянулась лишь на краткий миг и была поймана его многообещающим взглядом. Ох, Демио, что же ты так не любишь противоречия? Почему я начинаю получать от них извращенное удовольствие?

Выйдя за ворота, мы дошли до остановке и на общественном двухэтажном летмобиле долетели до набережной. Сегодня здесь было людно, и многие обсуждали уже вышедший выпуск. Странное дело, меня узнавали, перешептывались, но подходить не решались.

Бывало, что меня и раньше признавали поклонники, но они всегда отваживались попросить автограф или о чем-то спросить. Теперь же я стала неприкосновенным экспонатом: посмотреть интересно, но дотрагиваться запрещено.

— Я хотел тебе кое-что показать, — сказал Лик, ускорив шаг, и потянул меня вперед. — Идем.

Спустя некоторое время я поняла, что хотел показать мне друг: недалеко на площади раскинулись шатры циркачей. Представления этих бесстрашных людей действительно были впечатляющими: возможности человеческого тела вкупе со всемогущей магией вызывали уважение и искреннее восхищение.

— Давно они в городе? — удивленно спросила я.

— Около недели, — спокойной ответил Лик, — обычно, мы с тобой не пропускаем представления, но в этот раз у нас все вверх тормашками.

Согласно кивнув другу, я подождала, пока он заплатит за билеты. Мы прошли на огороженную площадь, где нашим вниманием завладел факир. Маг пропускал через себя струи огня, играл с ним, создавал целые картины из разноцветных всполохов, а потом соединял их, смешивая и утопая в огненном вихре.

Мало кто из магов мог подчинить себе такую своевольную стихию, они вообще не любят хозяев и признают лишь друзей. Чтобы соединиться со стихией, нужно найти элементаля и заставить его признать твою силу, что уже само по себе является подвигом. Но приручить его лишь часть препятствия, самое сложное его удержать на длительное время. Я смогла, но мои возможности ограничивались легким подогревом или, как это было в особняке с Демио, усиливались мощным артефактом. Но вот так, как это делал факир, заставлял подчиниться огонь, не обжигать его и быть подвластным его воле, — удивительно!

Полюбовавшись еще некоторое время на красные всполохи, мы прошли дальше мимо импровизированной сцены с клоунами к шатру акробатки, виртуозно владеющей своим телом. Она изгибалась на толстой ленте без страховки, показывая чудеса пластичности. На неё восторженно смотрели не только дети, но и взрослые, упоенные виртуозным исполнением танца.

Следующим, кого мы увидели, был ходящий — прямо над нами мужчина вышагивал с шестом по толстой веревке, показывая чудеса концентрации и равновесия. Делая кульбит, он подвис в воздухе и стремительно упал, чтобы с помощью магии ветра — самой неукротимой и вездесущей — оттолкнуться от земли и вновь взмыть к веревке.

Центром цирка всегда были укротители грызлоухов — бесстрашные заклинатели, по велению которых грозные животные ходили, словно ручные зверьки.

— Всегда ими восхищался, — тихо сказал Лик, стоя позади меня, — они не только осмелились управлять своей жизнью, но и держат под контролем чужую звериную сущность.

— Они освободились от страха, — пожав плечами, констатировала я. — Но обрели ли они счастье? Иногда счастье заключается вовсе не в свободе, если эту свободу мы отдаем добровольно.

— Что ты имеешь в виду?

— У моей мамы всегда была свобода, — ответила я, смотря на огороженную арену с грызлоухами, — но не было главного — любви и семьи. Я не в счет, я всегда была сама по себе. Поэтому уверена, что я готова отдать свою свободу ради любви. Стать циркачкой? Нет. Такая свобода не для меня. По своей сути они все одиноки, всю жизнь в путешествиях, чтобы показывать свою улыбку чужим, и изредка — родным, когда, наконец, попадают домой.

— Ты будешь прекрасной женой, — со вздохом произнес Лик, и мы развернулась, чтобы пройти к следующему шатру.

— Думаешь? Я не умею готовить, не люблю убираться и стирать, да и ребенка в руках никогда не держала.

— Зато ты будешь верной любящей женщиной, лучшей опорой для своего мужа. Поэтому я не хочу… чтобы ты была с Диксандри. Он не будет тебя ценить.

— С чего ты взял? — неожиданно ощерилась я. — Ты ведь его совершенно не знаешь!..

И прикусила язык под удивленным взглядом друга. Что за мысли лезут мне в голову? Да, Диксандри умный привлекательный мужчина, которым легко увлечься, но ему нужно от меня лишь одно, что дать ему я могу только в совокупности с кое-чем большим — его преданностью и любовью.

— Йолина, ты же не…

Нужно было срочно перевести разговор!

— О, смотри! Там гадалка!

Потянув друга к разноцветному шатру, я дала себе время перевести дыхание. И чего так разволновалась? Лишь бы Лик не придумал себе чего о наших с Демио отношениях! Потому что нет этих самых отношений.

Улыбнувшись другу и передав ему свой рюкзак, я вошла внутрь, отдала гадалке двадцать тирлингов и протянула свою руку. Женщина, облаченная в черную хламиду с наполовину закрытым лицом, провела пальцем по ладони, вызвав мурашки по телу.

— Неожиданно… в последнее время в твоей жизни наступили перемены… ты сменила дом… работу… привязанности, — медленно со значительными паузами выговорила гадалка, и я только хмыкнула.

— Об этом можно узнать и по телегиду. Можете ли поведать что-то необычное?

— Хм, — не стала оправдываться женщина, — что если я тебе скажу, что недавно ты нашла одну забавную вещицу, от которой не собираешься избавляться? Не думала, почему не хочешь с ней расставаться?

— Дело не в том, что я не хочу, — ответила я, смущенная встречными обвинениями гадалки. — Просто я не могу, иначе будут спрашивать, откуда я ее взяла, а пока у меня нет разумных доводов, чтобы подтвердить свою невиновность.

— Пустые отговорки.

— Ну знаете ли!..

Слова гадалки раздражили меня, поэтому я поднялась со своего места и направилась к выходу, когда мне вслед долетели её слова:

— Хотя именно он помог найти тебе счастье, но он может его и погубить.

Как всегда все очень пространно и непонятно! И чего только пошла к ней? Шатер я покидала с недовольным выражением лица.

— Ну что случилось? — участливо спросил Лик, который все это время ждал меня.

— Ничего, — отмахнулась я.

Лик не стал настаивать, и мы медленно побрели к выходу, где стояли несколько рестораций. Друг молчал. Вокруг веселились зрители, наблюдая за циркачами, а мне стало неожиданно грустно. Я почувствовала себя одинокой в толпе людей.

От Пухыхлы Чешэрской: «Любовь к людям и боязнь толпы могут одновременно существовать в человеке».