— Вы уверены? То есть никаких сомнений?

Босх вспомнил глаза Сары Глисон.

— Никаких.

— Извините, просто хотелось знать.

Такой интерес был вполне понятен. Если обстоятельства вдруг складываются так, что требуется применение оружия, лучше знать, в кого ты стреляешь.

— Спасибо, Шипли, еще поговорим.

Он закрыл телефон и откинулся на подушку. Почему-то вспомнился давешний сон, когда они с дочкой тянули друг к другу руки и не могли дотянуться.

Среда, 24 февраля, 08:15.

Диана Брайтман пригласила нас в свой кабинет, где уже ждал кофейник и блюдо со сладостями — необычное гостеприимство для судьи по уголовным делам. Гостей было трое: я, второй обвинитель Мэгги Макферсон и адвокат защиты Клайв Ройс. Он пришел без помощницы, но нисколько не растерял нахальства. Первым делом попросил чаю вместо кофе.

— Ну что ж, прекрасно, — начала Брайтман, когда мы все расселись перед ее столом с чашками и блюдцами в руках. — Я не встречалась ни с кем из вас в зале суда и подумала, что лучше познакомиться в неформальной обстановке. Впрочем, — с улыбкой добавила она, — если понадобится принять официальное решение, мы в любой момент можем перейти в зал.

Мы молча слушали с серьезными лицами.

— Прежде всего хочу предупредить, — продолжала она, — что питаю самое глубокое уважение к этикету судебного заседания и требую того же от всех участвующих в нем юристов. Я хочу, чтобы предстоящее разбирательство стало живым и энергичным состязанием обвинения и защиты, доказательств с той и другой стороны, но ни в коем случае не потерплю нарушения границ приличий и правил юриспруденции. Надеюсь, это всем понятно?

— Да, ваша честь, — ответила Мэгги. Мы с Ройсом кивнули.

— Отлично, тогда поговорим об отношениях с прессой. Интерес к делу огромный, журналисты вьются над ним, как вертолеты над машиной О. Джей Симпсона. Это понятно. У меня уже есть предложения от трех местных телеканалов, студии документальных фильмов и службы новостей Эн-би-си. Все хотят снимать процесс. Тут я не вижу проблем, лишь бы это не мешало присяжным, а вот то, что будет происходить вне стен суда, вызывает серьезное беспокойство. Кто-нибудь хочет высказаться?

Все молчали. Я выждал паузу и заговорил:

— Ваша честь, мне кажется, что это дело и без того получило слишком широкое освещение. Будет крайне трудно подобрать двенадцать присяжных и двух дублеров из тех, кто еще не составил своего мнения о деле на основании сообщений прессы. Обвиняемый катается на волнах на первой странице «Таймс», сидит в первом ряду на матче «Лос-Анджелес лейкерс» — как найти людей, которые о нем не знают? Кто гарантирует их беспристрастность? Пресса, при немалом содействии мистера Ройса, представляет обвиняемого как несчастную невинную жертву, не имея при этом ни малейшего понятия о доказательствах против него.

— Ваша честь, я протестую! — подал голос Ройс.

— Вы не можете протестовать, — парировал я, — здесь не судебное слушание.

— Микки, ты же бывший адвокат защиты! Как насчет принципа, что человек невиновен, пока не доказано обратное?

— Обратное доказано двадцать четыре года назад.

— Ну да, на процессе, который Верховный суд штата признал пародией на правосудие!

— Послушай, Клайв, этот принцип для суда, а не для шоу Ларри Кинга.

— Мы еще не были у Ларри Кинга.

— Значит, собираетесь? Ваша честь…

— Джентльмены, прошу вас! — вмешалась Брайтман. Выдержав паузу, она снова заговорила: — Мы имеем классическую ситуацию, когда надо искать компромисс между правом публики на информацию и необходимостью обеспечить непредвзятость коллегии присяжных, беспрепятственное отправление правосудия и справедливый приговор.

— Однако, ваша честь, — быстро вставил Ройс, — мы не можем ограничивать доступ массмедиа к процессу. Свобода прессы — это краеугольный камень американской демократии. Кроме того, я хотел бы привлечь ваше внимание к решению Верховного суда, благодаря которому и стал возможен повторный процесс. Верховный суд нашел серьезные погрешности в доказательной базе и осудил окружную прокуратуру за использование незаконных методов ведения дела. Неужели вы хотите запретить журналистам освещать эти факты?

— Нет, — усмехнулась Брайтман, — мы не говорим ни о каких запретах для журналистов, и свобода прессы, которую вы так красноречиво отстаиваете, тут совсем ни при чем. Дело в том, что вы явно пытаетесь воздействовать на подбор присяжных, манипулируя средствами массовой информации.

— Да ничего подобного! — взвыл Ройс. — Я всего лишь удовлетворил некоторые их просьбы, вот и все. О какой манипуляции вы говорите? Ваша честь, это…

Его прервал резкий стук судейского молотка.

— Давайте немного успокоимся, — произнесла Брайтман, — и в дальнейшем воздержимся от личных нападок. Как я уже сказала, разбирательство должно проходить цивилизованно. У суда нет намерения затыкать рот прессе, но я имею полное право запретить разглашение информации юристам, поведение которых сочту безответственным. Пока пусть каждый из вас сам установит для себя приемлемые рамки отношений с прессой, однако должна предупредить, что последствия нарушений в этой сфере окажутся в высшей степени печальными для провинившейся стороны. Никаких предупреждений больше не будет — тот, кто переступит черту, пускай пеняет на себя.

Помолчав, она положила молоток на резную подставку рядом с золотой авторучкой и продолжила, перейдя к вопросу о дате начала процесса. До первого заседания оставалось по расписанию меньше пяти недель. Ройс снова заявил, что его клиент не намерен отказываться от своего права на безотлагательное судебное разбирательство.

— Защита будет готова к первому заседанию, назначенному на пятое апреля, — добавил он, — если сторона обвинения прекратит свои игры с предоставлением сведений.

Я вздохнул. Нет, с этим человеком каши не сваришь. Как ни старайся наладить с ним отношения, все равно укусит исподтишка. Вот, пожалуйста — решил выставить меня жуликом в присутствии судьи!

— Игры? — недоуменно протянул я. — Ваша честь, я давно уже передал мистеру Ройсу первый файл с материалами для ознакомления. Между тем, хотя передача сведений должна быть взаимной, обвинение пока ничего не получило в ответ.

Ройс с улыбкой покачал пальцем.

— Ваша честь, он передал мне данные с процесса восемьдесят шестого года и старый список свидетелей! Это полностью противоречит и смыслу, и правилам обмена сведениями.

Брайтман вопросительно взглянула на меня. Похоже, Ройс заработал первое очко в свою пользу.

— Это правда, мистер Холлер?

— Нет, ваша честь, список свидетелей изменился. Кроме того, я передал…

— Одно имя! — перебил Ройс. — Добавлено всего одно имя, и это их собственный дознаватель. Можно подумать, я не знаю, что он может выступать свидетелем!