– Ей? – переспросил Никифор. – Крест? – и тихо засмеялся.

Трофим посмотрел на Клима. Клим спросил:

– А сами вы его искали хоть?

– А как же! – ответил Никифор. – Мы по дороге от нас к Мотьке все углы обнюхали, ощупали. И ничего нигде!

Клим подумал и сказал:

– Ладно, тогда сами сходим. И к Мотьке тоже. Но я те места плохо знаю. Дай нам кого-нибудь, чтоб указал, как к ней пройти.

– Сами найдёте, не бояре, – сердито ответил Никифор. – Да и чего там искать? Сперва до Мастерской палаты, это просто, после налево вниз по лесенке, к тем мастерицам, к их жилью, и там спросить, чтобы позвали Мотьку. Мои тоже дальше не совались, а через мастериц её позвали, и она к ним вышла. Пьяная! Под глазами черно! Нет, говорит, Марьяна не видала. И не знавала, говорит, никакого Марьяна никогда вовек! Какой ещё Марьян? И в крик! И голосить! Чуть унялась.

И Никифор широко перекрестился. Клим хмыкнул и сказал:

– Не видела! Плохо спрашивали, вот что.

– Иди и спроси лучше, умник!

– И спрошу! Трофим, айда!

И они, не попрощавшись, вышли от Никифора. Отошли немного от двери, и Трофим, не сдержавшись, спросил:

– А Мотька, это кто такая?

– Царева зазноба, вот кто! – нехотя ответил Клим. – Не приведи Господь!

И замолчал. Трофим тоже ни о чём не говорил. Шёл, вспоминал про Мотьку. Правда, ничего он толком про неё не знал, а так, иногда только слышал урывками, как кто-нибудь поминал про одну бабу, которая как будто бы царя околдовала. Трофим всегда думал, что это брехня и не обращал на те слова никакого внимания, а вот поди ж ты!..

И тут Клим опять заговорил:

– Вот ещё и этот Марьян, нам тоже очень подходящий. Ты смекай! Можно сказать, что это он из той двери выскакивал. И что! И он не отопрётся! Он же пропал. Где, спросят, пропал? А так вот прямо и сказать: к Мотьке пошёл и пропал. А они про Мотьку, ох, не любят! Даже Зюзин. А Мотьку, хоть она и ведьма, можно упросить, мастерицы с ней дружны, а ты мастерицам глянулся.

– Когда это?! – с удивлением спросил Трофим.

– А когда карлу ловил! А они тебя всем скопом лапали.

– Так то разве были мастерицы? То уродки!

– Уродки и есть мастерицы, – сказал Клим. – Или ты думал, что их тут держат для забав? Для забав у нас других найдут: румяных и толстых. А для белошвейных дел, для златошвейных только уродки и годятся. У уродок к красоте больше чутья, чем у кого, и в мастерицы только уродок и берут. Я был у них однажды в Мастерской палате. Красотища! Иной рушник в триста рублей цены, всей мастерской его работают. Три года! А после – бац! – придут и заберут, и поднесут татарину, татарин свезёт в Крым, там ханша его…

И тут вдруг раздалось:

– Эй!

Клим и Трофим остановились. Из бокового перехода вышли сторожа, их было пятеро, не меньше, у одного был горящий светец. Он им посветил сначала на Клима, после на Трофима, почти в самые глаза, спросил:

– Пыжов? Трофим?

Трофим утвердительно кивнул.

– С нами пойдёшь. К боярину.

– Я… – начал было Трофим, но Клим дёрнул его за рукав, и Трофим замолчал.

Сторож поднял светец над головами и велел идти. Трофим повернул туда, откуда вышли сторожа, а Клим остался на месте. Трофим со сторожами шёл по переходу. Шли, поворачивали, снова шли. Сошли по лестнице на нижнее житьё, после опять взошли на верхнее. Трофим спросил, к какому боярину они идут. Ему не ответили. Но почти сразу повернули в небольшие сени, там дальше была дверь, при ней стояли рынды. Один рында открыл дверь, второй содрал с Трофима шапку. Трофим шапку выхватил и быстро убрал за спину, переступил через порог…

И поклонился – в пояс. Перед ним, на мягкой лавке, в просторном халате, в золочёной малой шапочке сидел боярин Борис Годунов.

– Явился! – сказал Годунов, да так, что было непонятно, хорошо ли это.

Трофим на всякий случай поклонился ещё раз.

– Ладно, ладно! – сказал Годунов. – Твоё дело не поклоны бить, а злодеев сыскивать. Сыскал?

– Ищем, – ответил Трофим.

– Искать можно до весны, – сказал Годунов. – Тебе какая честь была! Сам царь-государь за тобой послал, а ты что?

Трофим молчал. Годунов продолжил:

– Твоё счастье, что царю пока не до тебя. А кабы стал спрашивать, что бы я ответил? Да ничего. Ну, сказал бы: нашли кочергу. Государь спросил бы: что за кочерга? А я ответил бы: не знаю, государь, стояла за печью. В кровище вся и волосы на ней налипшие. Длинные. Так?

Трофим согласно кивнул, а сам подумал, что какие теперь волосы, пообрывались все давно, когда он с ней по крыше лез, крушил черепицу. Годунов опять заговорил:

– Я про эту кочергу сегодня весь день думал. Откуда она там взялась? Ума не приложу. Кто её туда занёс? Зачем? Неспроста всё это.

Говоря это, Годунов ещё и усмехался. А, подумал Трофим, вот ты как, из меня ещё болвана строишь, и сказал:

– Так там же есть ещё одна, вторая дверь, за печью, вот кочергу через неё и принесли.

– А! – ничуть не удивляясь, сказал Годунов. – Так ты про ту дверь уже знаешь?

– Знаю.

Годунов утёр ладошкой губы, облизал их и опять утёр. Сказал:

– И я на эту дверь тоже грешил. Тоже думал, что нечисто там. А Зюзин говорил…

И вдруг замолчал. Усмехнулся и сказал:

– Да что Зюзин! Мы и своим умом управимся. Ведь так?

Трофим молчал, думал, что это Годунову хорошо так говорить. Он сейчас, может, в силу входит, особенно если старший царевич…

Ну да. И дальше Трофим даже думать не стал. А Годунов спросил:

– Чего вы вдруг Марьяна начали искать?

– Какого Марьяна?

– Ты у меня смотри! – строго сказал Годунов. – Думаешь, я ничего не знаю? Знаю! Марьян за той дверью присматривал, а после крест поцеловал на том, что ничего не видел. И вдруг пропал! С чего бы это?

Трофим не ответил.

– А кочерга возле печи стояла! – продолжил Годунов. – На кочерге кровь и бабьи волосы. Что за волосы и что за баба? Или не баба, а сам знаешь кто! И почему Марьян пропал, теперь смекаешь?!

Трофиму стало жарко, он аж головой мотнул.

– Вот-вот! – продолжил Годунов. – А ты как думал? – И вдруг велел: – Дай кочергу!

Трофим достал кочергу из-за пояса. Годунов взял кочергу и только глянул на неё, как тут же воскликнул:

– Э! – и сразу же спросил: – А где кровь? Где волосы?

– Так это… – начал объяснять Трофим. – Я с ней на крышу лазил…