– Оробел я, вот и взял.

– Ладно, – сказал тот голос. – Давай руку.

Трофим дал. Чья-то рука – тоненькая, хилая – взялась за него, потащила к себе. Трофим не противился и подступил. Та рука потащила ещё. Трофим пошёл за ней. Шёл и думал, что так и Марьяна, может, повели, а после зарезали и сбросили в подклет. Вот где его надо искать – в подклете. Трофим остановился и спросил:

– Ты куда меня ведёшь?

– Куда ты и велел. И привела уже.

И в самом деле, та, которая его вела, толкнула дверь – и дверь открылась. Трофим опять увидел ту самую горницу, в которой они с Климом ловили карлу, а уродки им мешали. Но теперь там было тихо и никого не видно, хоть свету было достаточно. Везде было прибрано, нигде ничего не валялось. Та баба, или та девка, которая открыла дверь, посмотрела на Трофима и сказала:

– Заходи.

Девка была как девка, не уродка, разве что горбатая. Трофим обошел её и зашёл в горницу. Дверь за ним тут же закрылась. Трофим остановился, осмотрелся. В дальнем углу, у стены, сидела Ксюха. Она была всё в той же красной душегрее, и волосы на ней опять были всклокочены, только они теперь были не синие, а жёлтые.

– Помогай Бог, – сказал Трофим.

Ксюха, ничего не отвечая, отвернулась. Трофим подошёл к ней, сел напротив. Ксюха стала смотреть на Трофима. Смотрела очень настороженно. Трофим спросил:

– Оробела?

– А чего робеть, – сказала Ксюха. – Я не убивала никого. Чужого не брала. Зла не желала.

И шмыгнула носом. Нос был великоват, чего уж там. Но это не его забота, тут же подумал Трофим и сказал:

– Я к тебе опять по делу.

Ксюха растянула губы. Это она так улыбается, подумал Трофим. А как глаза загорелись! Ведьма! Трофим сделал вид, что он тоже улыбается, и продолжал:

– Прибрал чёрт карлу. Сам зарезался. Ну да не нам его судить. Никто не знает, что нам самим будет. – И вдруг спросил: – Ты в Мастерской давно?

– Да уже лет с десять, – ответила Ксюха.

– Небось всех тут знаешь.

– Ну, может, и не всех, – ответила Ксюха, – но тех, кто на виду, тех знаю.

– Марьян Игнашин на виду, – сказал Трофим.

Ксюха даже глазом не моргнула, но и ничего не ответила. Трофим усмехнулся, продолжил:

– Значит, на виду Марьян. И ты его знаешь.

– Он к нам не захаживал, – сказала Ксюха.

– А если не к вам, тогда куда?

– Я за ним со свечкой не ходила.

– А почему? – быстро спросил Трофим и так же быстро схватил Ксюху за руку. Ксюха попыталась вырваться – не получилось. Трофим крепко держал её, под пальцем чуялось, как бьётся жилка – быстро-быстро.

– Ну? – строго спросил Трофим. – Куда он хаживал?

– Отпусти, – тихо сказала Ксюха.

Трофим отпустил. Ксюха убрала руку, отдышалась. Трофим спросил:

– Куда Марьян ходил?

– Дальше, до угла, после налево.

– Кто там?

– Весёлые девки.

Трофим прислушался, сказал:

– Что-то у них тихо.

– А откуда будет шум?! – сердито ответила Ксюха. – Беда у нас! Царевич при смерти, царь-государь великий князь печалится, какое уже тут веселье. Вот девки сидят и молчат. Все трезвые. А раньше, бывало, как напьются, как пойдут плясать…

– Зависть брала? – спросил Трофим насмешливо.

Ксюха посмотрела на него, сказала:

– Эх! – и опустила голову. Помолчала и, не поднимая головы, продолжила: – Боярин приходил к ним и стращал, чтоб не шумели. Суки, так и говорил, не то… Ну да тебе это знать незачем.

– Что незачем? И почему?

– Потому что это бабье. А после, сказал боярин, опять будет всё по-прежнему. А пока велел терпеть. И они терпят.

– И Марьян к ним пошёл и там пропал? – спросил Трофим.

– Не знаю!

– А почему ты моим словам не удивляешься? Что, ещё раньше знала, что Марьян пропал?

– А то нет! – сказала Ксюха, раздвигая губы. – Про это все говорят.

– А что Мотька говорит?

– Какая Мотька?

– Ксюха! – укоризненно сказал Трофим. – Не смеши людей. Про Мотьку кто не знает?!

– Я!

Трофим смотрел на Ксюху. Ее всю затрясло, глаза засверкали, рот, и без того кривой, ещё сильней перекосился.

– Ксюха! – быстро прошептал Трофим. – Ты что?!

И снова схватил её за руку, и за вторую, и сжал. Ксюха успокоилась. Смотрела на Трофима и молчала. В глазах у неё были слёзы.

– Вот и славно, – продолжал Трофим. – Не надо этого. Ты же мастерица, говорят, такая, каких нигде нет, даже в Цесарской земле.

Ксюха сквозь слёзы улыбнулась. Трофим продолжал:

– Покажи мне свои рукоделия.

Ксюха перестала улыбаться и сказала:

– Отпусти.

Трофим отпустил её руки. Ксюха тут же убрала их и сказала:

– Не криви. Не нужны они тебе. Тебе нужна Мотька.

– Мотька? – насмешливо переспросил Трофим. – Да у меня этих Мотек в Москве… – Но спохватился и сказал: – Мне надо дело делать. Вот! – и достал овчинку, показал, после положил на место и продолжил: – По государеву делу пришёл. И я знаю: тебе всё известно. Дам двадцать рублей за это!

– Двадцать? – переспросила Ксюха.

– Двадцать! И больше дал бы, но нет ничего.

Ксюха помолчала, горько усмехнулась и сказала:

– Эх, дурень, дурень. Я бы тебе даром всё сказала: и про Мотьку, и про Марьяна, и про кочергу… А теперь ничего не скажу, хоть убей!

– За что?!

– За твои двадцать рублей! Свинья!

– Ксюха! – сказал Трофим.

Ксюха посмотрела на него, похлопала глазами и сказала:

– Ладно! Обещала не сказать – и не скажу. А к Мотьке… Ладно, проведу, и дальше уже сам выпытывай. Пошли!

Она встала с лежанки. Трофим встал за ней, и они пошли из горницы.

Дальше они пошли по переходу. Темнотища была несусветная, Трофим ничего не видел. Ксюха шла впереди, держала Трофима за руку и то и дело дёргала её, чтобы Трофим шёл быстрей. Рука у Ксюхи была хоть и костлявая, но жаркая.

Сначала они шли прямо, после повернули, поднялись по лестнице на верхнее житьё, к светлицам, как догадался Трофим. По светличному житью они тоже прошли немного, два раза повернули и остановились. Там Ксюха осторожно постучала в дверь. Дверь, хоть и не сразу, но открыли – наполовину, даже меньше, и из-за неё высунулась сенная девка – крепкая, высокая, глянула на Ксюху, после на Трофима и спросила про него, кто это.