и во многом поучительной истории. С тех пор более ничего не происходило, но я всякий раз с затаенным дыханием думаю, а что если и на этот раз я оказался слишком наивным, полагая, что это последнее звено в цепи тех печальных событий, и то странное место в Гималаях уже окончательно забыло о нас …

Шорин

      Пожилой электрик по имени Андрюха был знаменит и уважаем на шахте за то, что никогда не пропускал насмешек в свой адрес. В особенности, он приходил в ярость от острот, которые раздавались в хихикающем полушепоте откуда-нибудь из-за его спины. Иногда, если кто-то втихаря и отваживался отпустить «шпильку» в Андрюхин адрес, пользуясь плотным заслоном шахтерских спин, то он, как правило, не успевал толком насладиться эффектом, ибо тотчас встречал глазом костлявый Андрюхин кулак.

Странно то, что в городке Андрюха вел себя вполне пристойно, даже в пьяные драки ввязывался лишь под редкое настроение, но стоило ему надеть черную робу и каску, и прежний сухощавый серьезный человек куда-то исчезал, и появлялся некто совсем другой, вовсе не ассоциируемый с прежним воплощением поселковой респектабельности. Сдвинув каску на затылок, он задыхался от смеха, вытаскивая из памяти сомнительные анекдоты, позабытые мной еще в пионерском возрасте; наперебой с другими рассказчиками обсуждал поселковых баб или ругался с мастерами, иногда перемежая речь обыкновенными русскими словами и то там, то тут, вставляя любимое своё словосочетание “что-либо”. Мол, ты всегда найдешь что-либо, лишь бы придраться. Или, скажем: “ Игнатьич, пойдем, возьмем бутылек18 и на закуску что-либо”.

      Андрюха мне нравился. К нему даже тянуло, несмотря на многочисленные странности. Он не был агрессивен, хотя, бывало, и дрался. Он не казался жестким, даже когда бешено орал в громадную чугунную трубку подземного телефона: « Опускай подъемник, гнида, а то если я ногами поднимусь, то ты ребер, хрен, досчитаешься!» Все его знали не один десяток лет, а потому угрозы всерьёз не воспринимали, хотя и старались не злить зря. Еще, поговаривали в поселке, будто он дважды премировался бесплатной путевкой в Сочи, но оба раза был снят железнодорожной милицией с поезда в мертвецком состоянии и при слабеющих уже попытках бузить. Случилось это, как в первый, так и во второй раз, на станции Дебальцево, что всего-то в полутора часах езды от родного городка. Представители же различных организаций, которым было поручено сопроводить Андрюху до поезда, клялись, что оставляли его в исключительно трезвом состоянии и серьезном расположении духа. С тех пор шахтком ни путевок, ни, тем более, денег на руки Андрюхе не давал, и решено было поощрять его только натурой. Например, на день шахтера подарили ему хороший коричневый двубортный костюм в полоску. Или, как-то за безаварийную работу, вручили перед всей шахтерской братией перепоясанного поперек туловища голубым бантом визгливого поросенка. Дружки подбивали Андрюху полученные предметы пропить, но он всякий раз с негодованием отводил подобные предложения, поскольку подарками бывал растроган, а посягательства на них воспринимал как оскорбление.

Еще я тянулся к Андрюхе от того, что он никогда не ставил меня в

идиотские ситуации, как это делали другие шахтеры-наставники со своими подопечными студентами. «Попасть на зуб» кому-то из стариков, было не только неприятно, но и опасно. Я еще больше стал ценить Андрюхино расположение к себе после того, как мой приятель Вазелин, в результате злой шутки, заимел длинный косой шрам на верхней губе.

Дело было так: работал Вазелин в забое в бригаде с рабочими, выполняя крепежные работы. Забой – это, к слову, настоящий ад. Стоять и передвигаться там можно только на коленях, поскольку от «пола» до «потолка» не более семидесяти сантиметров. И эта узкая щель между грунтом и кровлей до предела заполнена жаром, который невозможно вдохнуть, и кромешной мглой, сгущенной до вязкого состояния угольной пылью. В этих условиях Вазелин лазил за комбайном и крепил кровлю, подпирая ее бревнами и гидравлическими распорками. Зачем-то забойщикам понадобился цемент, и они поручили Вазелину перетаскать ведрами четыре мешка, что лежали при выходе. Обезумевший в этой промасленной преисподней, Вазелин был рад любой возможности хотя бы просто постоять во весь рост, и потому воспринял данное ему поручение с энтузиазмом.

Он медленно выползал в просторный тоннель, медленно раздирал бумажный мешок, медленно окунал туда лопату и медленно ссыпал содержимое в ведро. Затем он оглядывался по сторонам, поправлял каску, и, поплевав на руки, наконец, брался за погнутую ручку. Два-три шага, и вот, спина, только что испытавшая радость прямостояния, вновь сгибалась в три погибели, и Вазелин опускался в черное шумное варево. Так он протащил ведра три, когда на его голову вдруг «упал», непонятно откуда, известный шутник по прозвищу Кочерга. Кочерга всегда безошибочно видел свою жертву и в мгновение ока строил план розыгрыша. Все выглядело вполне невинно, но, сделав хотя бы «шаг навстречу Кочерге, жертва затем уже неизбежно проглатывала все, что было предложено на «крючке». В данном случае, худой, сутулый Кочерга проходил мимо с невозмутимым видом, будто бы даже куда-то торопясь, и, как бы невзначай, бросил:

– Вот дурак! Ему сказали – он и таскает. Нет чтобы цементосос включить. Ну таскай, таскай, коли дурак.

Не сильно трудолюбивый от природы Вазелин решил сразу же свою заинтересованность не показывать. Он лишь отозвался, хихикнув, что, мол, никаких цементососов даже на горизонте не видит.

– А это что тебе, хрен с бугра? – и Кочерга ткнул пальцем в черную кнопку вентилятора местного проветривания, расположенную рядом с красной, похожей на гриб, кнопкой остановки. Вентилятор, подвешенный прямо над головой, тотчас отозвался надрывным воем, унося свежий воздух по длинной брезентовой кишке куда-то вглубь забоя.

– И что? – спросил Вазелин.

– А то! Зачем его сюда поставили, по-твоему?

– Ага, чтобы цемент подавать! – в ироническом смысле высказался Вазелин.

– Я не знаю чему вас там, в институтах учат, – высокомерно продолжал Кочерга, – но вентилятор здесь стоит, чтобы забой проветривать. – Он распрямил сутулую спину и стал даже повыше Вазелина. – Вот. Но умный человек, может его еще как-нибудь использовать. Вот, к примеру, цемент. Он ведь тяжелее воздуха? Ну, чего молчишь?

– Тяжелее, – Вазелин перестал понимать, куда тот клонит.

– Значит, если его вентилятор на этом конце засосет, то на том конце он непременно ссыплется в кучку. Можешь при этом свои ведра подставлять. Правильно? – подытожил злую шутку проверенным вопросом Кочерга.

– Правильно, – неуверенно отозвался Вазелин, уже не понимая, как ему самому не пришло это в голову. « А ведь точно, цемент ведь тяжелее воздуха! Вот, черт!» – уже про себя размышлял Вазелин,