– Преподобный Момпельон? – отозвался полковник подчеркнуто тихим голосом, в котором звучали нотки недоумения. – Не стоило утруждать себя и мчаться во весь опор, чтобы нас проводить. Я намеревался распрощаться с вами и вашей прелестной супругой в этом письме.

Момпельон не глядя взял протянутый конверт.

– Не нужны мне ваши прощания. Я настоятельно прошу вас отменить отъезд. Ваша семья первая во всей округе. Деревенские берут с вас пример. Если струсили вы, могу ли я требовать мужества от них?

– Я не струсил, – холодно ответил полковник. – Я лишь делаю то, что сделал бы на моем месте любой обеспеченный, благоразумный человек, – защищаю свое.

Момпельон шагнул ему навстречу, широко раскинув руки.

– Но подумайте о тех, чью жизнь вы ставите под угрозу…

Полковник отстранился. И, словно в насмешку над пылкими речами священника, взял скучающий, манерный тон:

– Если мне не изменяет память, сэр, мы с вами уже обсуждали этот предмет. Здесь, в этом самом доме, пусть и чисто гипотетически. Что ж, гипотеза подтвердилась, и я буду верен своему слову. В тот раз я сказал, и повторю это теперь, что жизнь моих близких и моя собственная куда важнее для меня, чем возможная угроза чужим людям.

Священник не отступался. Он решительно подошел к полковнику и положил руку ему на плечо.

– Раз чужие беды вас не тревожат, подумайте, сколько добрых дел вы могли бы сделать здесь, среди тех, кто знает и уважает вас. Многое предстоит уладить в эти опасные времена. Ваша доблесть поистине легендарна. Почему бы не прибавить к истории новую главу? Вы вели мужей на войну. Под вашим началом мы выдержали бы это испытание. Я же в таких делах неопытен. Кроме того, я человек пришлый, я не знаю этих людей, как знает их ваша семья, живущая здесь на протяжении многих поколений. Вы могли бы научить меня, как лучше действовать в различных обстоятельствах. И если я связан обещанием делать все, что в моих силах, чтобы облегчить участь моей паствы, то от вас, вашей супруги и мисс Бредфорд малейший знак внимания будет куда ценнее.

Мисс Бредфорд едва слышно усмехнулась. Полковник взглянул на нее с полуулыбкой.

– Какая честь! – насмешливо воскликнул он. – Право, вы нам льстите. Дражайший сэр, не для того я воспитывал дочь, чтобы она играла в сиделку и ходила за деревенскими оборванцами. А я, коли пожелал бы помогать страждущим, взял бы пример с вас и принял сан.

Момпельон убрал руку с плеча полковника, будто боялся запачкаться.

– Не нужно быть священником, чтобы быть мужчиной! – вскричал он.

Сказав это, он резко развернулся и подошел к камину, над которым крест-накрест висели блестящие церемониальные шпаги. Сам того не замечая, он все еще сжимал в руке письмо. Когда он тяжело облокотился на каминную полку, бумага скомкалась у него в ладони. Он старался обрести самообладание. Из моего убежища мне видно было его лицо. Он сделал глубокий вдох и выдох, словно бы усилием воли разглаживая складки у себя на лбу и вокруг рта. Казалось, он надевает маску. Когда он вновь повернулся к полковнику, лицо его было спокойно и невозмутимо.

– Если нельзя иначе, прошу, отошлите жену с дочерью, а сами останьтесь здесь и исполните свой долг.

– Не учите меня моему долгу! Я же не учу вас вашему, хотя мог бы сказать, что лучше бы вам позаботиться о вашей хрупкой невесте.

Момпельон слегка покраснел.

– Что до моей жены, сэр, признаюсь, я умолял ее уехать, как только заподозрил то, что нынче нам доподлинно известно. Однако она отказалась, обосновав это тем, что ее долг остаться, а теперь она говорит, я должен радоваться ее решению, ибо как я могу требовать от других того, чего не требую от самых близких.

– Вот как. У вашей жены настоящий дар делать неудачный выбор. А впрочем, опыта у нее достаточно.

Оскорбление было столь неприкрытым, что я тихонько ахнула. Момпельон сжал кулаки, но голоса не повысил.

– Возможно, вы правы. Но и я убежден, что ваш нынешний выбор в корне неверен. Уедете – и вас освищет вся деревня. Люди не простят вам, что вы их покинули.

– А по-вашему, меня заботит, что обо мне думают потные землекопы и их грязное отродье?

Момпельон шумно втянул воздух и двинулся на полковника. Полковник был человек крупный, но священник был на целую голову выше, и, хотя он оказался ко мне спиной, полагаю, лицо его стало точь-в-точь как в тот вечер, когда убили Энис. Полковник примирительно вскинул руки:

– Послушайте, сэр, я вовсе не умаляю ваших сегодняшних усилий. Весьма красноречивая проповедь. Вы заслуживаете наивысшей похвалы. Я не считаю, что вы поступили дурно, внушив прихожанам, что они святые мученики. Напротив, вы очень славно все устроили. Пусть хоть чем-то утешатся, раз у них все равно нет выбора.

Раз у них все равно нет выбора. Я кубарем катилась с вершины, куда вознесла меня проповедь мистера Момпельона. И правда, какой у нас был выбор? Будь мои дети живы, возможно, все сложилось бы иначе, возможно, я бы всерьез обдумывала отчаянный побег неизвестно куда. А впрочем, вряд ли. Как Эфра сказала моему отцу, что толку менять крышу над головой и кусок хлеба на опасности большой дороги, особенно в начале зимы и без разумного плана. В окрестных деревнях и без того не любят бродяг и скорее гонят их прочь. Как бы встретили нас, прослышав, откуда мы пришли? Уберегая детей от одной угрозы, я подвергла бы их множеству других. Но теперь, когда мои мальчики лежали на кладбище, у меня и вовсе не было причин уходить. Чума уже лишила меня самого ценного, а то, что осталось, едва ли стоило борьбы. В ту минуту я осознала: в том, что я поклялась остаться, не было никакой большой заслуги. Я осталась бы в любом случае, потому что жажда жизни во мне угасла и мне некуда было идти.

Полковник Бредфорд повернулся к священнику спиной и, разглядывая полки с книгами в открытую дверь библиотеки, с нарочитым безразличием продолжил:

– Но у меня, как вы проницательно заметили, возможность выбора есть. И я намереваюсь ей воспользоваться. А теперь прошу меня извинить. Как вы понимаете, сегодня мне предстоит принять еще множество решений. К примеру, что с собою взять – Драйдена или Милтона? Пожалуй, лучше Милтона. У Драйдена довольно смелые темы, однако рифмы довольно банальны, вы не находите?

– Полковник Бредфорд! – Голос Момпельона прокатился по дому. – Наслаждайтесь своими книгами. Наслаждайтесь, пока можете! Ибо в саване нет карманов! Вижу, вам нет дела, что подумают о вас в деревне, но пусть вы и не цените этих людей, есть тот, кому они дороги. Кто горячо любит их. И отвечать вам придется перед ним. Я никогда не говорю легкомысленно о суде Божьем, однако на вас, я уверен, выльются чаши гнева его, и возмездие его будет ужасно! Страшитесь, полковник! Страшитесь наказания куда хуже чумы!

С этими словами он стремительно вышел вон, запрыгнул на Антероса и поскакал прочь.

Когда Бредфорды проезжали через деревню в сторону оксфордской дороги, никто их не освистал. Мужчины снимали шляпы, женщины приседали в поклоне, как делали всю свою жизнь, – именно потому, что делали так всю свою жизнь. Бредфорды не взяли с собой никого из прислуги, одного только кучера, да и тот, довезя их до Оксфорда, повернет обратно. Еще утром полковник нанял двоих молодцев из семейства Хэнкок, никогда прежде на него не работавших, охранять запертый на все засовы Бредфорд-холл. Своих людей поставить на стражу он не мог: вдруг они пустят обратно несчастных, которым поместье все эти годы служило домом? Когда семейство уже собралось уезжать, те, кому некуда было податься, в слезах бросились на колени перед каретой и начали хвататься за дорожные накидки дам и целовать ботинок полковника. Миссис Бредфорд и ее дочь, пожалев своих горничных, спросили у полковника, нельзя ли двум-трем девицам пожить в конюшне или в сарае, однако им было отказано даже в этом.