— Я? Сожалел? — поспешно удивился Грегори. — Тут не о чем говорить. Нелепая случайность, вот и все. Просто благодаря вашему излишнему усердию, дорогой Морнингтон, архидиакон теперь обвиняет меня в том, что у него украли потир, о котором писал сэр Джайлс. Естественно, я предпочел бы, чтобы он никогда не видел этих гранок. Надеюсь, вы согласитесь, что гранки — рабочий документ, не предназначенный для всеобщего обозрения.

— Вы же не читаете личных писем со ступеней собора! — добавил сэр Джайлс. — А тех, кто читает, я бы сажал в помойную яму.

— Ну, ну, Тамалти, вы уж слишком! — проговорил Персиммонс, глядя, как Кеннет в ярости ходит кругами вокруг стола. Барбара и Лайонел начали торопливо собираться. — Конечно, профессиональная этика предполагает конфиденциальность, но мы тут слишком строги. Знаете, Тамалти, нынешнее поколение на многое смотрит иначе. Они уже не так зажаты, не так догматичны, можно сказать.

— Не так порядочны, вы имеете в виду, — уточнил сэр Джайлс. — Однако это ваше дело, не мое. Вы ведь издатель.

— Не будем об этом говорить, — приятным голосом сказал Грегори.

— Нет, будем! — воскликнул Кеннет. — Что же получается? Можно обозвать меня лжецом, вором и еще бог знает кем только за то, что я сделал совершенно законную вещь, а потом простить — и все? Извините, Барбара, но я этого так не оставлю.

— Вы ничего не можете сделать, — ухмыльнулся сэр Джайлс. — Мы же простили вас, любезный, и дело с концом.

Кеннет топнул ногой.

— Это вы должны попросить прощения, — сказал он. — Сэр Джайлс, какая такая тайна скрыта в этой чертовой книге?

Барбара подошла к Морнингтону и ласково взяла его за руку.

— Кеннет, милый, успокойтесь, — тихо сказала она и повернулась к Грегори:

— Мистер Персиммонс, я не совсем понимаю, о чем речь, но нельзя ли обойтись без взаимных прощений? — Теперь она, мило улыбалась сэру Джайлсу. — Мне кажется, сэру Джайлсу приходилось прощать многим людям в самых разных странах, и нас он, честное слово, может пощадить.

Лайонел пришел на помощь жене.

— Кажется, здесь больше моей вины, — сказал он, — Гранки-то были у меня, а про этот невыправленный экземпляр я совсем забыл. Браните меня, сэр Джайлс.

— Что там внутри конторы, это ваше дело, — не сдавался сэр Джайлс. — Но какой-то чужак, поп, да еще сумасшедший!..

— Этот сумасшедший поп… — начал Кеннет, но его тут же перебила Барбара.

— Да о чем вы толкуете? — воскликнула она. — Мистер Персиммонс, можете вы мне объяснить?

— Конечно, конечно, моя дорогая, — любезно проговорил Грегори. — Не только объяснить, но и показать. Адриан вот уже видел. Мы с ним играли сегодня утром. Речь идет об идентификации одного старого потира.

Он провел своих гостей в зал и остановился возле полки.

— Вот стоит потир. Он мой. Я приобрел его у одного грека, а ему он достался от предков, бежавших, когда турки пришли в Малую Азию. Чаша проделала путь из Эфеса в Смирну. Любопытный экземпляр, но не более того. Теперь о Граале. К несчастью, наш архидиакон прочел абзац, из-за которого мы тут повздорили, а потом случились сразу три события. Я поинтересовался, нет ли у него лишнего потира для одного моего приятеля; воры ограбили местную церковь; архидиакона стукнул по голове какой-то бродяга. Теперь он считает, что этот бродяга — я, а этот потир — как раз тот, что украли из его церкви. Это он говорит, что украли.

— Что значит «он говорит»? — спросил Лайонел.

— По правде сказать, никто из нас близко не знаком с архидиаконом, — сказал Грегори. — А ведь некоторые клирики не считают зазорным получить лишний пенни, продав какому-нибудь американскому миллионеру что-нибудь древнее. Власти почему-то этого не одобряют, и если вещица-другая исчезнет с помощью бродяги или злодея-соседа…

Все помолчали, потом Кеннет сказал:

— Если бы вы близко знали вашего соседа…

— Так ведь я и не спорю, дорогой мой, — подхватил Грегори. — Наверное, я несправедлив к нему. Но стоит ли ждать справедливости, если твой же приходской священник обвиняет тебя в грабеже на большой дороге? Не удивлюсь, если ко мне еще и полиция пожалует. Наверное, надо бы предложить ему этот потир взамен… потерянного, но, признаюсь, я все-таки не настолько христианин.

— А как же вы с ним играли нынче утром? — спросила Барбара и улыбнулась Адриану.

— А вот это наш секрет, правда, Адриан? — шутливо ответил Грегори. — Есть у нас такая секретная игра, так ведь, Адриан?

— Мы играем в скрытые картины, — серьезно сказал Адриан. — Только тебе, мамочка, про это не надо знать. Да? — спросил он Грегори.

— Конечно, — кивнул Персиммонс.

— Конечно, — повторил Адриан. — Это мои скрытные картины.

— Хорошо, хорошо, милый, — сказала Барбара. — Ну что же, мистер Персиммонс, нам пора. Спасибо вам за такой прелестный день. Это вашими заботами у нас так дивно складывается отпуск.

Сэр Джайлс уже успел удалиться, поэтому прощались без неловкой натянутости. Грегори задержал Морнингтона и сказал:

— Думаю, мне удастся уладить это дело. Тамалти уже отошел, а поначалу просто рассвирепел. Все рвался позвонить Стивену и добиться вашего увольнения.

— Чего добиться? — не поверил своим ушам Кеннет.

— Вы же знаете моего сына, — доверительно сообщил Грегори. — Кое-чему он научился, конечно, но характер… не мне вам говорить. Убедить его ничего не стоит, тем более такому авторитету, как сэр Джайлс.

— Да, имя известное, — согласился Кеннет, чувствуя, как его бросает то в жар, то в холод. Конечно, он знал своего шефа, тот был и слабоват, и трусоват, а увольнять людей в припадке истеричной ярости ему случалось и по меньшим поводам.

— Я не сомневаюсь, все обойдется, — говорил Грегори, внимательно глядя на редактора. — Если что-то пойдет не так, дайте мне знать. Вы мне нравитесь, Морнингтон, при случае замолвлю за вас словечко. И уймите архидиакона, вам же лучше будет.

Он помахал рукой и остался на веранде, а Кеннет, заметно расстроенный, медленно побрел к дому священника.

В понедельник около полудня герцог остановил машину у ворот приходского дома. Там уже стояла другая машина, за рулем сидел рослый полисмен.

— Привет, Патенхем, — поздоровался герцог. — Неужто начальство пожаловало?

Констебль отдал честь.

— Они в доме, ваша светлость, — сообщил он. — Приехали разбираться.

Герцог с досадой посмотрел в сторону дома. Он недолюбливал начальника полиции. Трудно любить человека, который превратил защиту своих подопечных сначала в хобби, а потом — в манию, так что покоя не стало никому. Так, по крайней мере, казалось герцогу. Он вспомнил, как неделю назад начальник полиции у него в замке за обедом долго жаловался на то, что никто не рвется помочь полиции. В пример он приводил архидиакона Фардля, не сообщившего, во-первых, о святотатстве в приходской церкви, а во-вторых, о бандитском нападении на него самого. Кто-то резонно заметил, что бедный архидиакон лежит в постели, и вот, узнав о том, что тот вернулся к исполнению своих обязанностей, начальник полиции, видимо, решил расследовать оба прискорбных случая по собственной инициативе. Герцогу не хотелось встречаться с ним, но он тут же подумал о спасении Морнингтона и направился к двери. Его проводили в кабинет. Там он застал весьма сердитого начальника полиции, раздраженного до крайности Морнингтона и архидиакона, не изменившего своему обычному спокойствию.