тонкий, чуть вздернутый нос, соблазнительный изгиб губ, немного выдвинутый вперед подборок, демонстрирующий ослиное упрямство, и милая ямочка над ним, – как завершающий штрих к ее безупречному портрету. Красота Хантер не такая очевидная, как у Дэнни или Кайлы, она гораздо глубже и сложнее. Как шедевр картинной галереи, глубину которого можно понять лишь прочувствовав.

– Ты хочешь знать, поцеловал я Сару или нет?

– Нет. А ты поцеловал?

Я улыбаюсь.

– Нет.

Хантер поворачивается и пристально изучает мое лицо, словно пытается понять, лгу я или говорю правду.

– Почему?

Я пожимаю плечами.

– Вряд ли она так же потрясающе целуется, как ты.

Ее губ касается быстрая улыбка, вспышкой обнажающая белые ровные зубы, и я чувствую себя так, словно выиграл Суперкубок. Выиграл войну.

Блять. Она так прекрасна, что у меня перехватывает дыхание.

– Ты не можешь знать этого наверняка, – возражает Хантер.

– А я и не хочу.

Некоторое время мы пристально смотрим друг на друга.

– Mamihlapinatapai, – задумчиво произношу я, не сводя с нее глаз.

Хантер морщит лоб:

– Что?

– Mamihlapinatapai, – повторяю я. – Это слово из языка племени Яган. Оно означает: «Взгляд между двумя людьми, в котором отражается желание каждого в том, что другой станет инициатором того, чего хотят оба, но ни один не хочет быть первым». Моя мама была этнографом и долгое время изучала культуру коренных жителей Огненной Земли.

– Ты скучаешь по ней?

– Каждый день, – отвечаю я, чувствуя, как зияющая пустота в груди, образовавшаяся после смерти матери, наполняется знакомой болью. – Та авария не была трагической случайностью, как лгут вшивые, продажные СМИ. Мою мать убил мой отец.

Губы Хантер приоткрываются от шока, но она не произносит ни слова.

– Машина, на которой она разбилась, была выпущена его проклятой компанией. Гребаный подарочек жене на день рождения. В тот день мы ехали с ней вдвоем, в загородный клуб, где нас уже ждали гости, чтобы отметить праздник. В машине отказали тормоза. В панике мама начала маневрировать, чтобы хоть немного сбросить скорость, и, пытаясь избежать столкновения с другими автомобилями, врезалась в бетонное ограждение, в последние секунды вырулив руль так, чтобы…

Слова комом застревают в горле. Воспоминания разом наваливаются на меня.

В ушах раздается душераздирающий скрежет металла, пробирающий до самых костей, сдавленный крик матери, который резко обрывается, и звон разбитого стекла. Меня окутывает темнота. Страх. Неизвестность. В нос бьет тяжелый запах крови. Запах смерти.

Я стискиваю зубы до боли в челюсти, и Хантер крепко обнимает меня за шею. Сжимаю ее в объятиях еще сильнее, и это дает мне необходимую передышку.

– В общем, она дала мне шанс выжить, – старательно контролируя голос, произношу я, когда отстраняюсь. – И я выжил. Небольшое сотрясение мозга и несколько царапин от осколков разбитых стекол. Врачи назвали это чудом.

– Но почему ты винишь в этой трагедии своего отца? – тихо спрашивает она.

– А разве непонятно? – Меня окатывает горячая волна злости. – Этот ебаный недоумок даже машину как следует не проверил, прежде чем дарить ее своей жене! Это он ее убил, Хантер. Умышленно или нет, – мне вообще плевать. Да и зачем этому ублюдку семья? Стареющая жена? Когда можно жить жизнью долбаного короля и трахать молоденьких элитных шлюх, которых он так любит теперь таскать в наш дом.

– Может, это его способ облегчить боль утраты? – В ее глазах ни намека на жалость, только искреннее сочувствие. – Одни скорбящие люди пытаются заглушить боль алкоголем или наркотой, другие – через беспорядочные половые связи. Конечно, все эти варианты – полный отстой, но никто из нас не получает инструкцию по «правильному» преодолению чувства горя. Поэтому каждый справляется со своим дерьмом, как умеет.

Я задумываюсь над ее словами.

– Хочешь знать о настоящих отцах-ублюдках? – Хантер откидывается на спину, опираясь на локти, и строго смотрит на звездное небо. Длинная юбка полупрозрачного мятного платья распахнута и волнами лежит вокруг ее ног. – Когда моей маме было пятнадцать, ее опоил и изнасиловал грязный, вонючий байкер, в результате чего появилась я.

Мои руки сжимаются в кулаки.

– Скажи, что этого подонка поймали и он сейчас гниет в тюрьме, – с трудом подавляя гнев, выговариваю я.

– Его не поймали, – спокойно отвечает Хантер, продолжая разглядывать звезды. При этом она выглядит такой серьезной и непоколебимой, будто ничто в этом мире не способно ее сломить. И я в который раз восхищаюсь стальной начинкой этой девчонки. – По последней информации от копов, которую мы получили семнадцать лет назад, уродец сбежал в Мексику.

Дерьмо.

– Представляю, с каким наслаждением ты крушила мой «Харлей»…

Выражение ее лица смягчается.

– Терпеть не могу байки, – со вздохом признается Хантер и мило морщит нос. – Один их вид вызывает у меня какое-то необъяснимое чувство тревоги…

– На байках ездят не только плохие парни, ангел.

Хантер поворачивает голову в мою сторону, и ветер швыряет пряди волос ей в лицо. Я наклоняюсь, чтобы их убрать, и, как только мои пальцы касаются ее кожи, Хантер вздрагивает как от огня. Ее рот приоткрывается. Большие, кристально-чистые голубые глаза расширяются, и я проваливаюсь в них, как в бездну.

Дьявол, как же она хороша…

Я провожу большим пальцем по ее мягкой нижней губе. Затем по верхней. Медленно. Дразня ее и себя. Мы неотрывно смотрим друг на друга, как сексуальные соперники. Дыхание Хантер становится неровным. В воздухе между нами начинает закручиваться электрическое торнадо. Наши губы разделяют всего несколько дюймов.

Несколько. Гребаных. Дюймов.

– Чертов Каннинг, – хрипло произносит она и впивается в мои губы.

Поцелуй Хантер такой же дикий и взрывоопасный, как она сама. Она целует меня так, словно наступил конец света. Жадно. Безумно. Отчаянно. Так, будто от этого зависит выживание всего человечества. Наши языки то сплетаются в быстром танце, то грубо сталкиваются в борьбе за власть.

Я хватаю ее за талию и рывком притягиваю к себе, усаживая на бедра. Длинные ноги обвивают меня, как лианы, и она громко стонет, когда мой быстро твердеющий под шортами член упирается в ее промежность. Этот звук громом проносится по моему позвоночнику и бьет молнией точно в яйца.

– Блять, ты невероятная. – Мои большие ладони сжимают ее маленькую округлую попку, и я врезаюсь в нее сильнее, продолжая яростно целовать. – Чувствуешь, как сильно я тебя хочу?

– Чейз… – стонет Хантер, ее пальцы сжимаются в моих волосах.

Она скользит ртом по моему лицу, обводит губами ухо и зажимает мочку зубами. Новые ощущения пронзают меня, как острые копья. Я стону. В ушах стучит пульс. В венах бушует адреналин. Я никогда не испытывал ничего подобного. Мне слишком хорошо.

Святые угодники… А мы ведь еще даже не трахаемся.

Слегка отстранившись, расстегиваю три крупные пуговицы на ее пляжном платье и рывком срываю ненужную тряпку. Прокладываю дорожку поцелуев от подбородка до изгиба тонкой шеи, жадно вдыхая любимый аромат. Хантер неизменно пахнет сладостями, только на этот раз с пряными нотками солнцезащитного крема. Такая аппетитная… Моя.

Развязываю верх ее купальника и отбрасываю его в сторону. Укладываю красотку на спину, устраиваясь между ее бедер, и с восхищением осматриваю стройное загорелое тело, задерживаясь на каждом порочном изгибе. Я не видел вчерашнее выступление Хантер целиком, лишь несколько последних элементов, но и этого оказалось достаточно, чтобы снести мне крышу. У нее фантастически гибкое тело, а ноги… Эти ноги меня погубят.

– Ты хоть представляешь себе, какая ты красавица? – Я обхватываю ладонями маленькие холмики ее грудей и сминаю их.

– Господи, Каннинг… – стонет Хантер, нуждаясь во мне.

Ее затуманенный от возбуждения взгляд блуждает вверх и вниз по всему моему телу. Щеки покраснели, веки потяжелели, волосы разметались по одеялу. Она похожа на мираж.

Я наклоняюсь и прижимаюсь губами к ее шее, туда, где под кожей бешено бьется пульс. Опускаюсь ниже, оставляя дорожку из легких укусов на нежной коже, и втягиваю в рот ее сосок. Хантер стонет, выгибая спину, и вцепляется ногтями в мои плечи. Сосу сильнее твердый комочек, потирая пальцами