и теряются в волосах. – Какое уродливое слово.

– Согласен, – шепчет Чейз, и наши губы сливаются.

Первое прикосновение его языка, и я уже не помню собственное имя. Мой пульс взлетает до небес. Я ощущаю себя абсолютно беспомощной перед этими новыми, яркими чувствами. Даже мой разум, мой светлый, чистый разум, который никогда раньше меня не подводил, вступил в команду капитана Каннинга и теперь играет на его стороне поля.

Сильные руки ныряют под мое короткое платье и сжимают ягодицы. По телу проходит электрический ток. Я стону, чувствуя болезненную пульсацию внизу, и выгибаюсь Чейзу навстречу. Наши языки сплетаются, нежно поглаживая друг друга. Теплые. Влажные. Нуждающиеся.

Так чертовски охренительно.

– Проклятье, – выдыхает мне в губы Чейз, отстраняясь. – Нам лучше остановиться, ангел. Иначе я возьму тебя прямо здесь.

Его голос звучит измученно, и меня накрывает волной стыда. Я чувствую себя самой беспощадной сукой на планете.

– Ты прав, – хватаюсь я за последние нити совести, опуская руки и отступая назад.

Чейз надевает шлем и садится на байк. Хриплый рев мотора разносится по всей улице, но я впервые в жизни не вздрагиваю от этого звука. Вау.

– Чейз! – громко зову я.

Каннинг поворачивает ко мне голову в шлеме.

– Спасибо.

Я не вижу выражение его лица, но знаю, что он улыбается.

Глава 20. Хантер

– Святые котики, как же тебе идет этот образ! – всхлипывает Макэйо, прикладывая пальцы к большим темным губам. – Это платье буквально окутывает тебя женственностью, чувственностью, сексом…

– Я в нем похожа на стриптизершу, которая выпрыгивает из торта, – бормочу я себе под нос, застегивая в ушах длинные висячие сережки из белого золота, которые мама взяла в аренду. – Декольте порнозвезды и гигантский бант на талии. И кто только додумался до этого «великолепия»?

– Каролина Эррера, – сообщает мама, глядя на меня с таким видом, будто мои слова нанесли ей личную обиду. – Которая, в отличие от тебя, знает толк в стиле. Ты хоть представляешь, сколько стоит это платье?

– Надеюсь, гораздо меньше, чем нам заплатит этот безвкусный уродливый старикан, – отвечаю я, разглядывая себя в напольное зеркало гостиной.

На моем лице слишком много косметики, но вынуждена признать: Макэйо поработал на славу. На глазах безупречно ровные черные стрелки в сочетании с сияющими нюдовыми тенями и несколькими слоями туши на ресницах, а на губах бледно-розовый блеск в оттенке «невинная вагина» или «заткнись, его деньги здесь не при чем!». Я выгляжу как Барби. От настоящей Хантер не осталось и следа. И это меня полностью устраивает. В чужом образе гораздо легче притворяться.

– Стивен – очень красивый мужчина, – возражает Руби. – И он вовсе не старый.

– Тогда, что с ним не так? – Я качаю головой, и прямые волосы, стянутые в тугой высокий хвост, хлещут меня по открытой спине. – Почему красивый успешный миллионер пользуется услугами эскорт-агентств? Он гей? Импотент?

– Автобизнесмен, – отвечает Мак так, будто это все объясняет.

Я сдвигаю брови.

– И что с того? Я же не хостес, срывающая покрывало с новых тачек, а его домашний прием – не автовыставка.

– Ты – олицетворение его успеха, милочка, – воркует Макэйо, порхая кисточкой с мерцающей пудрой по моему лицу. Он вынужден делать это, стоя на носочках, потому что на убийственной шпильке я выше его на полторы головы. – Глядя на тебя, хочется купить не только машину, с которой ты ассоциируешься, но и согласиться на любую сделку, подписать любую бумажку… Никто так не привлекает внимание к автоиндустрии, как красивые девушки. Руби, ты согласна со мной?

– Всегда, мой сладкий, – отвечает мама, проверяя свой телефон. – Кстати, машина уже ждет. Повторим правила, Хантер?

– Нет, – вздыхаю я.

Руби на свой обычный манер игнорирует меня.

– Итак, в разговорах об искусстве ссылайся на любовь к постмодернизму, в нем все равно никто не разбирается. В разговорах о кино: на работы Райана Куглера[60], – он черный, сейчас это всех заводит. Если речь зайдет о путешествиях…

– То я расскажу им слезливую историю о своей несуществующей аэрофобии.

– Литература?

– Последняя книга из списка Риз Уизерспун, которую ты пересказала мне этим утром.

– Ее название?

– «На Крыше», Маргарет Уилкерсон Секстон.

Она поднимает ладонь, я отбиваю.

– Это очень серьезный клиент, Хантер. – Руби строго смотрит на меня. – Любая твоя ошибка, даже самая незначительная, может стоить нам хренову кучу денег. Поэтому, пожалуйста, строго придерживайся всех инструкций.

– И ради всего святого, никаких разговоров о серийных маньяках, крови и убийствах, – умоляет Мак, складывая руки в молитве.

– Вы даже не представляете себе, как эта тема всех взбодрит.

– Хантер! – одновременно восклицают Мак и мама.

– Шутка! Хе-хе, – подмигиваю я, направляясь к входной двери.

Руби идет следом, шепотом обращаясь к Макэйо:

– Тебе не кажется, что она сегодня какая-то подозрительно милая?

– Может, влюбилась? – предполагает розововолосый гаваец.

Я опускаю голову, чтобы спрятать улыбку, и выхожу на улицу.

Сильный ветер тут же ныряет под короткий подол моего платья и надувает его бутоном черного тюльпана. В воздухе пахнет озоном, плотные облака стремительно движутся по мрачному вечернему небу. Похоже, надвигается шторм. В октябре в Майами они не редкость.

– Эй, а если разговор зайдет о музыке? – кричит с крыльца Руби, когда я уже приближаюсь к машине.

– Тогда я сыграю им хэви-метал! – весело отвечаю я, разворачиваясь к ней, после чего приподнимаю одну ногу, сгибаю вторую и имитирую игру на электрогитаре, тряся головой.

Руби с Маком переглядываются, а затем как по команде возводят глаза к небу.

– Вовсе не обязательно привозить ее назад, – обращается мама к водителю, ожидающему у распахнутой задней дверцы.

Низкий седовласый мужчина, которому на вид едва ли перевалило за сорок, никак не реагирует на ее шутку. Он молча открывает пассажирскую дверцу роскошного черного автомобиля и с каменным лицом ждет, пока я заберусь на заднее сиденье.

Как только машина трогается с места, в клатче вибрирует телефон. Достаю его и открываю мессенджер.

Квотерхрен: Потри экран монеткой, если хочешь стереть эти дурацкие брюки.

К тексту прилагается фото самой аппетитной задницы в Соединенных Штатах, которая затянута в черную брючную ткань.

Чейз в деловом костюме – эта картина моментально возбуждает меня.

Интересно, по какому поводу он так принарядился и, что еще важнее, – для кого?

Я почти физически ощущаю, как во мне поднимается волна иррациональной ревности. Вода в ней такая же мутная, как и мои мысли. Не понимаю, что со мной творится. Прежде я никогда не испытывала подобных чувств.

С Чейзом я словно начинаю заново узнавать себя. То, как он смотрит на меня: будто сомневается в моем существовании, будто я уникальная, особенная. Идеальная. Как называет меня ангелом, – одним лишь словом моментально усмиряя всех моих внутренних демонов. То ощущение безопасности, которое всегда обеспечивают его крепкие медвежьи объятия… Все это вызывает зависимость.

Ради бога, сегодня в моем плейлисте впервые в жизни появилась Тейлор Свифт, а вместо того, чтобы посмотреть новый мини-сериал про Джефри Даммера[61], я включила на Нетфликс какую-то сопливую мелодраму про морского пехотинца и даже всплакнула в конце. Это похоже на какую-то опасную болезнь. Я чувствую себя иначе, даже когда просто думаю о Каннинге. Более… счастливой что ли.

И конечно, меня пугает то, что уровень моего счастья внезапно стал зависеть от другого человека. Люди ненадежны.

Немного поразмыслив, я решаю ничего не спрашивать у Чейза. Захочет – сам расскажет, по какому случаю надел деловой костюм и с кем он там без меня проводит время. Вместо этого я поворачиваюсь на сиденье и вытягиваю в сторону ноги, чтобы сделать для Каннинга фото его любимой части моего тела, когда слышу недовольный голос водителя:

– На частном приеме никаких телефонов.

Наши глаза встречаются в зеркале заднего вида, и по позвоночнику пробегает озноб. Какой же жуткий взгляд у этого типа. Немигающий, холодный и стеклянный, как у трупа.

– Я знаю правила, – с ноткой раздражения в голосе отвечаю я.

– В машине тоже запрещена фото и видеосъемка.

– Серьезно? Это что, объект, находящийся под охраной