Порывшись в своих вещах, Ровена выбрала платье покрепче и безжалостно оторвала от него широкую полосу.

– Дитя, кажется, я наношу непоправимый урон твоему гардеробу, – виновато пробормотал Эдвард. – Я твой должник на всю оставшуюся жизнь!

Ровена порозовела от удовольствия и прошептала:

– Тише! Надо перевязать тебя потуже; может быть, тогда мне удастся остановить кровь.

Она просунула конец ленты ему под рубашку и как можно плотнее перевязала плечо. При других обстоятельствах Ровена смутилась бы, ведь она еще никогда не находилась в такой близости с мужчиной. Однако в их теперешнем положении смущаться было бы нелепо, к тому же Эдвард Биверли упорно относился к ней как к ребенку. И все же она невольно вздрогнула с головы до ног, когда пришлось отбросить с его лба прядь волос, чтобы они не прилипли к ране.

– Я… делаю тебе больно? – робко спросила она, заметив, что он дернулся.

Он попытался улыбнуться, и лицо его сразу помолодело.

– Было бы неблагодарностью с моей стороны ответить «да», милая, – пробормотал он, – но и ответ «нет» был бы отъявленной ложью. Впрочем, рана неглубока. А теперь сядь рядом со мной, так как нам нужно поговорить. Мы должны оставаться здесь всю ночь, но боюсь, что к утру из меня будет плохой помощник.

Ровена села на порядочном расстоянии от Эдварда и послушно приготовилась слушать. Он снова улыбнулся:

– Малышка, я тебя не съем! Подвинься ближе и обопрись на мое здоровое плечо. Еще несколько часов нам нельзя никуда ехать, ты должна хоть немного отдохнуть.

Она охотно подчинилась и не возразила, когда он обнял ее рукой за талию.

– Ну вот! – прошептал он ей на ухо довольно весело. – Что может быть удобнее? Ты очень легкая, моя маленькая пуританочка! Наверное, Скаттергуды совсем тебя не кормили.

Она прижалась к Эдварду и положила голову ему на плечо. Скоро наступит утро, тогда у нее будет время все обдумать и, наверное, осудить себя за чувства, проявленные к бывшему жениху кузины!

– Эдвард, я не пуританка! – возразила она. – Мой отец пытался на свой лад быть роялистом, и я тоже – по-своему. А теперь… пожалуйста, расскажи, что ты намерен делать завтра, потому что я уже засыпаю! Да! – внезапно вспомнила она. – Откуда ты узнал, что Ральф держит меня в плену?

– Я заходил в лавку и говорил с Люком Доусоном, – объяснил Эдвард. – Кажется, в нем ты обрела друга. Твой сводный брат явился к Скаттергудам за твоими вещами. Он обманул их, сказав, что полковник Тиндалл увез тебя в Челлингтон. Люк ему не поверил и проследил за ним от лавки до того самого дома, где ты была заперта. Позже он увидел тебя у окна на втором этаже.

– Вот оно что! – сказала Ровена и, повернувшись к нему лицом, сонно добавила: – Эдвард… ты знал, что Натан Бридж тебя предал? Ты слышал, как схватили твоих друзей? Одного из них убили.

– Слышал, – мрачно отвечал он. – Натан Бридж тоже мертв, милая! Я встретился с ним в кухне, когда вышел туда за веревкой. Рану на голове я получил от Бриджа. А теперь послушай, Ровена, – поспешно заговорил он, когда она, встревожившись, выпрямила спину. – Боюсь, от удара по голове я совсем отупел. Я расскажу тебе о том, что делать завтра, не дожидаясь, пока сознание окончательно меня покинет. В том случае, если я не буду в состоянии двигаться, вот что ты предпримешь, когда рассветет…

Он говорил и говорил, и голос его слабел, но, рассказав ей все, он еще бодрствовал, а Ровена мирно заснула у него на плече.

Он с нежностью посмотрел на нее, отбросил со щеки прядь волос, потом, протянув руку, погасил оплывшую свечу, стараясь не разбудить Ровену.

– Спокойной ночи, моя милая пуританка поневоле! – прошептал он ласково и, склонившись над нею, поцеловал в нежную ямочку на щеке.

Громоздкий фургон, нехотя влекомый костлявым животным, с грохотом тащился по мостовой. Ровена, сурово поджав губы, хлестала по крупу ленивую животину, стараясь хоть немного ускорить их продвижение.

– Вот непослушная скотина! – сквозь зубы проговорила она. – Шевелись же!

Старая кляча притворялась, будто ничего не слышала, однако девушка видела, как животное прячет ушами, словно понимает, что ему говорят. Утром она с трудом впрягла глупую скотину в неуклюжий фургон. На девушке было то платье, от которого ночью она оторвала подол. Остатками нижней юбки она повязала голову и плечи на манер шали. Лицо и лодыжки, на которых не было чулок, старательно измазала пылью и стала неузнаваема. Она понимала, что являет собой странное зрелище. Впрочем, на улицах Йорка можно было увидеть и не такое.

Время от времени Ровена встревожено оглядывалась через плечо внутрь фургона. Они приближались к городским воротам Миклгейт, только бы их пропустили! Она молила Бога, чтобы Эдвард Биверли не проснулся и не начал снова бредить в горячке, как на рассвете. Если кто-нибудь услышит мужской голос, пропадет весь маскарад, который ей стоил больших трудов, Несмотря на тревогу, она не удержалась от улыбки.

Бедный Эдвард! Если бы он только видел, в кого она его превратила!

Ровена закутала его в обрывки старых мешков, попон и платьев. На голове у него красовался один из тех огромных чепцов, который ее заставляли носить в Челлингтонском замке. Сейчас чепец измялся и запачкался. Когда-то она больше всего ненавидела именно этот чепец, но сегодня возлагала на него все свои надежды. Судя по нему, ее спутницей была пожилая дама. Ровена выпустила прядь каштановых волос Эдварда на лоб, не забыв хорошенько присыпать волосы мукой, найденной среди припасов. Густой седой локон надежно скрывал рану на лбу. Лицо Эдварда было бледным, как бумага; снизу она прикрыла его старым мешком, скрывающим щетину на подбородке. И все же Ровена понимала, что их маскарад очень ненадежен, если Ральфа Тиндалла уже нашли, значит, у всех городских ворот поставили стражу, и для них все пропало. Она могла надеяться лишь на то, что Эдвард надежно связал ее сводного брата и тот до сих пор лежит в запертом доме у кафедрального собора.

Мысленно она еще раз повторила все то, что сказал ей Эдвард Биверли вчера ночью.

Он настоятельно требовал, чтобы они выбрались из Йорка через ворота Миклгейт, поскольку это был самый торный путь. Может быть, в толпе их повозка не привлечет к себе особого внимания. Зная о предательстве Натана Бриджа, Эдвард заранее обзавелся конем и фургоном, чтобы вместе с товарищами при первой возможности покинуть город.

Вспомнив о двух несчастных друзьях Эдварда, Ровена прикусила губу. Джеймс Кростен арестован, а его сын убит. Завидев впереди, у ворот Миклгейт, высокий зазубренный частокол, она поспешно отвела взгляд. В те дни было в обычае насаживать на зубцы стен и башен головы казненных преступников. Девушка боялась увидеть здесь голову несчастного Саймона Кростена.

Именно через эти ворота в июле 1644 года промаршировал побежденный полк роялистов. Тобиас Скаттергуд рассказал ей о том, как сторонники короля сдались окружившим их «круглогодовым» на почетных условиях. Около тысячи роялистов прошли через Миклгейт, развернув знамена и под барабанный бой. Они совсем не походили на побежденных. Их беспрепятственно пропускали до самой крепости Скиптон, и они без опаски прошли в самой гуще победоносных парламентаристов.