— Ты понимаешь… Такое дело… Он уезжает… — Торопливо зашептал отец на ухо в прихожей. — Уезжает насовсем…

— В Кременчуг? — Устало бросила в ответ.

Жаль, что уезжают хорошие знакомые, друзья, но на душе было муторно от своих собственных дел и не оставалось места для проблем остальной части человечества. Не расслышав ответа, торопилась протиснуться бочком в свою комнату, снять с себя обгаженные тряпки, взять чистое белье и быстрее пройти в душ — смыть с себя засохшую слизь мерзкого толстяка.

— Они получили вызов и едут… Туда… — Зашептал опять отец, не отпуская меня. — На постоянное место жительства… Им разрешили… Уже все распродали… Вот, пришел прощаться… Но не бойся, он осторожно, он проверялся — за ним не следят. Ты же знаешь, Боря воевал в разведке.

— Не бойся, девочка, — Повторил выходя из кухни Боря, — Я действительно был хорошим разведчиком. К вам хвоста не привел. Живите спокойно. Не поминайте лихом и простите, что не ставили в известность о своем решении. Не знали чем все обернется в итоге.

— Он сдал ордена и военный билет! — Сообщил срывающимся шепотом отец.

— Ничего страшного, остались шрамы и осколок в ноге. Хотел их отдать — отказались принять, — Невесело пошутил Боря. — Ну, занимайся Владя дочкой. Я пошел.

— Подождите, дядя Боря! — Неожиданно в голове прояснилось. Вот оно, решение.

— Пошли обратно на кухню. — Я потащила обоих приятелей к светлому пятну в конце коридора.

— Садитесь и все попорядку рассказывайте. Буду записывать. — Вероника тихонько вздохнула.

— Вынула из портфеля общую тетрадь, вырвала к чертовой матери, материалы несостоявшейся диссертации и развернула остаток на новой чистой странице.

— Что записывать? — Испуганно переглянулись мужики.

— Подробно — что и как надо делать, куда писать, к кому обращаться. Мы уезжаем тоже.

— Я не спрашивала куда они едут, знала только, что уезжают из этой страны. Навсегда обрывают тянушиеся от них и к ним нити добра и зла, крови и слез, нежности и горя. Едут на чужбину, в неизвестность. Но для меня даже эта неизвестность оказалась теперь единственным выходом, после мерзости, что по доброте душевной раскрыл простой советский доцент, ученый, педагог, коммунист. Открыл истину, Не пожалел для использованной дурочки драгоценного знания, просветил. Услуга за услугу. Спасибо…

— Мы сидели до утра, мужчины курили, а я исписывала страницу за страницей подробной инструкцией как торить тропу, по которой прошел до нас бывший фронтовой разведчик дядя Боря. Отец пытался вставить слово. Понять, что произошло. Чем вызвано такое неожиданное решение. Но всмотревшись в мое лицо, бросил бесплодные попытки, сидел, слушал, подперев голову ладонями, курил.

— Записала, как заказывать вызов, какими путями передавать данные о себе за границу. Куда нести документы если прийдет заветный конверт. Где сдавать награды. Как увольняться с работы, чтобы избежать позорного бичевания сослуживцами. Как заказывать билеты на самолет из Москвы до Вены. Как отправлять багаж… Массу полезного узнала и записала в тетрадь. Боря обещал выслать вызов сразу же как окажется по другую сторону границы….

— Слушай! — прервал я Веронику, — Ты, что, решила эмигрировать? Предать Родину?

— Не перебивай, пожалуйста, лейтенант! — потребовала девушка, прямо, не отводя глаз выдержала мой взгляд. Глянула в лицо бездонными темными зрачками.

— Вернулась дорабатывать в школу. Вызов все не шел и не шел. Когда уже устала от бесплодного ожидания, ко мне нагрянул отец. Он плотно прикрыл дверь в комнату, положил на стол запечатанный длинный заграничный конверт с цветастой маркой и закрытым прозрачной пленкой окошечком с адресом.

— Я не открывал его. Если вскроем конверт — это будет означать, что обратного пути нет. Решать тебе. Мы с мамой живем ради тебя и для тебя, доченька. Если ты считаешь наше, — Он подчеркнул, — Наше решение, единственно возможным и оправданным — мы едем. Не знаю, что произошло с тобой, но догадываюсь, нечто очень серьезное.

— Папа, мне объяснили убедительно и весьма доказательно, что для меня здесь тупик. Жизни, движения, развития мне здесь нет. Нет и не будет. Объяснили популярно, на твоем, кстати, примере, чего, в лучшем случае я могу достичь, если прийму правила игры и не буду рыпаться. Ты, столько лет преподаешь в техникуме, ты с твоим опытом, выучивший стольких начальничков, как пришел так и остался простым преподавателем…

— Мне нравиться работа преподавателя…

— Возможно. Но терпят тебя на ней не потому, что ты лучший, а потому, что ветеран войны, орденоносец… Попробуй заикнись о повышении, о диссертации…о книге… сразу обнаружится тупик. Тебе наверняка не объяснят правду так быстро и жестоко как мне, но результат будет тот же.

Отец задумался и покачал головой. — Я воевал за эту страну. Это моя Родина и другой мне не надо…. Но ты у меня одна. Если это нужно для тебя — мы едем. Рассчитывайся в школе, а я в городе подготовлю все необходимые документы для оформления выезда. Продавай все лишние вещи и возвращайся домой.

Отец не стал задерживаться, отказался перекусить, отдохнуть, только грустно провел пальцем по корешкам альбомов.

— Все это прийдется оставить, — вздохнул он.

— Купим все заново, еще лучше. Не волнуйся. Я сниму мотоцикл с учета, но не продам пока. Прийдется много мотаться. А продать — в два счета, желающих полно.

— Тебе виднее. Делай как знаешь.

— Довезла отца до Аркалыка, вернулась в село и подала в школе на рассчет. Учебный год еще не начался, а так как уже отработала положенное по распределению, меня только попробовали уговорить, но не смогли удержать. Все начиная с директора и кончая уборщицей казались искренне опечалены моим уходом. Хорошие, нормальные люди, сохранившие человеческие чувства. Только по окраинам наверно такие и остались.

— Довольно быстро удалось договорится с сельчанами и распродать накопившееся за время работы добро. Все в этом доме уже чужое, но проданное с условием, что люди прийдут и заберут купленное только после моего отъезда, а деньги заплатят сразу. Покупатели согласились. Тем более, что и я не торговалась. В тот злосчастный день когда мы так романтично встретились, я с утра помчалась в Аркалык сделать последнее оставшееся незавершенным дело — снять мотоцикл с учета в милиции.

— Сначала все шло нормально. Никто не задавал мне вопросов, так… рутина. Осталась последняя подпись у начальника, простая формальность. Когда я постучала в дверь начальник не глядя бурнул — Заходи.

— За столом восседал этот, — она кивнула в сторону пиджака, сиротливо обвисшего на спинке стула. Взял бумагу и собрался также неглядя подмахнуть. Но неожиданно прочитал фамилию и отложив ручку поднял на меня свои глазенки.

— Что же это, решили нас покинуть? С чего бы это мы должны лишаться таких кадров? — Елейно загукал слюнявым ртом. Вот ведь вроде и красивое лицо, а какое-то противное, отталкивающее. Красота — фальшивая, не настоящая, не исренняя.