Когда Ханна и Солли пошли спать, Тоби написал Моне и попросил ее прийти завтра. Мона ответила, что ей казалось, на этой неделе она выходная, что ее сын приехал в гости из Эквадора. Тоби взмолился: им в самом деле нужна помощь. Мона ответила, что договорилась с Рэйчел уже много месяцев назад, что ей в самом деле нужен отпуск и она хочет провести эту неделю с сыном, которого не видела три года. Тоби написал, что ему очень жаль и что он ее прекрасно понимает, но у него пациенты в тяжелом состоянии, и не может ли она прийти хотя бы на несколько часов? Он ей это компенсирует. Он сообщил, что Рэйчел снова исчезла и что Мона – единственный человек в мире, который поймет, на какую отвратительную легкомысленную халатность та способна. Наконец Мона снизошла и сказала, что может побыть до трех часов, но не позже. Он послал ей тысячу смайликов, означающих благодарность.

На следующее утро он жарил тосты и мазал их сливочным сыром. Ханна вышла из своей комнаты и хлопнула дверью со страшной силой, отчего Тоби дернулся и обжег палец.

– Мля! – заорал он.

– Плохое слово! – крикнул Солли из своей комнаты.

– А разве мы не с мамой должны быть на этой неделе? – спросила Ханна.

Тоби сунул палец под холодную воду:

– С мамой. Но она задержалась.

– Отчего? – В голосе Ханны слышалась паника. – Мы должны ехать в Хэмптонс. На этой неделе все едут.

– Не знаю, что тебе и сказать. Можешь ей позвонить и сообщить об этом.

– Я бы позвонила, но у меня нет телефона.

Анализы подтвердили однозначно: болезнь Вильсона.

– Проблема в том, что ее печень неспособна перерабатывать медь, – сказал Тоби Дэвиду Куперу. Клинические ординаторы стояли вокруг.

– У нее не функционирует печень, и поэтому ее организм не может перерабатывать медь. Вы не замечали, что у нее изменился цвет глаз?

Тоби приподнял веко женщины и показал Дэвиду. Дэвид уставился в глаз жены:

– Нет, а что такое?

– Видите это кольцо вокруг радужки? Симптомы проявлялись у нее уже давно, но их легко не заметить.

Неуклюжесть женщины и смазанная речь могли показаться какой-нибудь возрастной странностью или игрой на публику, но сама она была обеспокоена этим и пошла к врачу. Ее врач по внутренним болезням проглядел симптомы. Она поехала в Лас-Вегас, там много пила, и это обострило ситуацию. Понадобится пересадка печени.

– А она очнется?

– Обязательно. Сразу после операции, но ее надо сделать как можно быстрее.

– А чью печень ей пересадят?

– Первую же жизнеспособную печень, которую мы получим после того, как вашу жену поставят в очередь на трансплантацию.

Тоби молча стоял рядом с Дэвидом, давая ему время сформулировать другие вопросы. Однажды я спросила Тоби, какая часть его работы самая неприятная. Может быть, сообщать людям, что их близкий человек умер? Да, конечно, ответил Тоби, это тяжело. Но гораздо ужаснее сообщать людям, что они сами больны или болен кто-то из их родных. Смерть – диагноз, причем определенный и окончательный. Люди знают о его существовании. Все понимают, что такое смерть. А вот болезнь – огромная пропасть, заполненная словами «может быть». Пациент и все, кто его любит или от него зависит, в отчаянии, и у врача возникает соблазн использовать свою суперсилу целителя и всё исправить, ну или пообещать, что когда-нибудь всё исправится (что чревато судебным иском от пациентов). Это ненадолго спасает шкуру врача, но только до той поры, когда пациенту становится так плохо, что утешения уже не помогают. Правильный курс в таких случаях – тщательно обдумать, сколько именно надежды ты хочешь подарить замешанным в дело людям. Ты знаешь, что надежда иногда помогает. Она снижает уровень стресса и помогает держаться во время курса лечения. Но нужно очень осмотрительно выбирать дозу, потому что неизвестно, сколько надежды можно дать человеку в отчасти безнадежной ситуации.

Дэвид тяжело задышал, это была гипервентиляция. Он дико заозирался, и Тоби положил руку ему на плечо и усадил обратно в кресло. Он оглядел своих клинических ординаторов. Все трое смотрели в свои клипборды и старательно строчили. Тоби знал, как устроены мужчины типа Дэвида – с наголо бритыми головами, в дорогих костюмах, мягких кожаных туфлях, с шофером, ожидающим внизу в машине и готовым мигом унести хозяина вдаль. Дэвид Купер испугался, как испугался бы любой на его месте; но он испытывал дополнительный шок, свойственный всем, с кем никогда не случалось ничего плохого. Он родился под счастливой звездой, звездой богатства и здоровья. Между ним и всем, что могло его ранить в этом мире, располагалось огромное количество защитных слоев. Но этой беды он предотвратить не смог. Защитные слои предохраняли от любой угрозы извне, но сейчас беда пришла изнутри.

– Может быть, кого-то вызвать, чтобы с вами кто-нибудь побыл?

Дэвид поднял взгляд:

– Нет. Мне нужно позвонить на работу. Ведь в таких случаях положено брать отпуск, правда?

– Верно, – сказал Тоби. – Вам нужно оформить отпуск по болезни близкого родственника и организовать, чтобы кто-нибудь присматривал за детьми. Позвоните друзьям и родным, расскажите им, что случилось. Вам понадобится помощь – независимо от исхода этого дела. Сейчас мы заполним все бумаги и внесем вашу жену в очередь на пересадку печени.

– А можно мне оставаться тут на ночь?

– Когда хотите.

Дэвид взял жену за руку, прижался к ней губами и застыл на минуту, глядя жене в лицо. И заплакал ей в ладонь. Тоби смотрел на них, и кинжал зависти вонзался в его усталое сердце. Они были на противоположных концах спектра: один молил Бога, чтобы его жена выздоровела, а другой ломал голову, где черти носят его жену и почему она не удосуживается даже ответить на эсэмэску.

Тоби вышел из палаты и обнаружил, что трое клинических ординаторов дожидаются его прямо за дверью.

– Вы что, совсем уже?

Они заметно удивились.

– Что такое, доктор Флейшман? – спросил Логан. Джоани и Клей переглянулись.

– Вы конспектировали, пока этот человек плакал.

Тоби двинулся по коридору, и клинические ординаторы потянулись следом, но он тут же остановился и повернулся к ним:

– Вы должны смотреть пациентам в глаза. Они не органы. Они – люди.

Он продолжил движение и остановился перед дверью своего кабинета:

– Пациенты, которые к вам приходят, пришли не на диспансеризацию. К тому времени, как они добрались до вас, они уже знают: что-то не так. Они больны. Они боятся. Вы знаете, каково это, когда тело, в котором живешь всю жизнь, вдруг восстает против тебя? Как страшно, когда система, на которую ты полагался, просто берет и ломается? Вы можете взять, закрыть глаза и попытаться вообразить, каково это?

Тоби преисполнился отвращением к этим троим и к явному удивлению на их лицах. Если так ненавидишь людей, которые в сознании, вероятно, тебе лучше было пойти в хирурги.