Тоби отложил телефон и продолжал гладить сына по голове. Этим он занимался без остановки в течение следующих двух часов.

– У меня плохие новости, – сказал Тоби, когда Ханна во вторник вышла из своей комнаты с упакованным чемоданом. Она думала, что едет в Хэмптонс, хоть и на день позже, и что раз мать не удосужилась ее забрать, она может перенестись туда усилием воли, просто собрав чемодан.

Лицо Ханны застыло.

– Нет! – сказала она таким тоном, будто одергивала собаку.

– Звонила твоя мама – ей пришлось внезапно уехать в командировку. Она просила прощения.

Ханна принялась ныть и жаловаться, как это несправедливо.

– Ты не понимаешь. – Она сложилась в позицию, которую преподаватель йоги называл уттанасаной, и схватилась за живот, будто он у нее болел. – Я должна со всеми встретиться. Они меня ждут. Они все уже там.

Тоби попытался ее как-то успокоить, но она была в ярости, огрызалась и раздувала ноздри. Она была так же красива, как ее мать, и вела себя так же нелепо, как мать.

Накануне ночью Тоби три раза позвонил Рэйчел и отправил ей несколько эсэмэсок:

Ну послушай, Рэйчел! Это уже, в конце концов, смешно!

Ты же знаешь, что у меня есть своя жизнь.

И утром еще одну:

Умоляю, я начинаю беспокоиться. Пожалуйста, позвони.

Через час, в течение которого Тоби бурлил бешенством, он послал еще одну эсэмэску, хотя от такого унижения ему стало плохо:

Я не буду тебя ни о чем спрашивать. Очень прошу, просто позвони.

Потом он отправил эсэмэску Нагид, которая всё это время слала ему фото частей тела, а теперь хотела запланировать свидание. Очень неприятный момент. Пришлось написать, что его бывшая жена уехала по делам и задержалась, и ему нужно присматривать за детьми, и, может быть, они договорятся на эту неделю, но чуть попозже? Нагид ответила смайликом в виде багрового дьявола, а потом смайликом в виде ангела. Может быть, она имела в виду, что сердится, но великодушно потерпит? А может быть, она имела в виду, что Тоби находится в аду, а она представляет собой рай. Тоби не знал. Этот дурацкий смайлик с изображением багрового дьявола был абсолютно везде. Что он вообще означает? Что с его помощью передают? Может быть, это компьютерная манифестация подавленного сексуального влечения женщин, накопившегося еще со дней суфражизма? Несколько дней назад он обменивался пошлыми сообщениями с одной женщиной. Она всё время намекала на оральный секс, а потом, когда он ответил тяжело дышащим смайликом с высунутым языком, она ответила смайликом с изображением лица без рта. Что это означало? Может быть, она оскорбилась? Может быть, она в шоке? Неужели она в буквальном смысле отказывает ему в том, что сама только что предлагала? Он всегда думал, смайлик без рта означает, что человек утратил дар речи или находится в шоке. Но он просто не знал. Не знал. В общем, он поблагодарил Нагид за понимание, но тут же похолодел и начал ломать голову, будет ли он в том же положении в четверг, как сегодня, во вторник. Не может этого быть. Рэйчел – владелица процветающего бизнеса. От нее зависят люди. Она сама всегда так говорила. Вообще-то знаешь, Рэйчел, люди и от меня зависят. Их жизнь зависит от меня, Рэйчел.

Он все еще смотрел на телефон, когда настала полночь. Чем же он обделил Рэйчел? Чем мог ее обидеть? Он не знал. Какие неудобства умудрился ей доставить? Он не знал. Он клялся, что его следующий шаг не имел никакого отношения к этим мыслям, но… Кипя безумием и злобой, он послал сообщение Моне:

Мой девятилетний сын сегодня несколько часов смотрел порнографию у вас на глазах. Мы больше не нуждаемся в ваших услугах. Всего хорошего.

Рэйчел много чего по этому поводу скажет, но… ну… если Рэйчел хочет, чтобы с ее мнением считались, пускай присутствует и высказывает это мнение, так ведь? Ему даже не разрешали выдавать Моне инструкции. Рэйчел говорила, что два начальника на одного подчиненного – это очень плохая стратегия управления персоналом. Иногда Мона спрашивала, например: «Мне повести Ханну покупать новые туфли в первый день после школы?», и Тоби не знал, что ответить. Он не знал, может быть, Рэйчел уже заказала что-то или хотела сама пойти с Ханной, и не отваживался вызвать на свою голову громы и молнии, которые обрушивались на него за любое проявление инициативы.

– Мона – единственный человек, который принимает меня такой, какая я есть, – сказала однажды Рэйчел. – Всё, что от меня требуется, это платить ей. Мне никогда не приходится оправдываться. И не приходится терпеть от нее хамство.

Он привел детей к себе на работу и посадил в комнату для совещаний. Ханна аж бурлила от злости. Солли чувствовал себя прекрасно. Ему просто не верилось, сколько времени он может возиться с айпадом и смотреть мультики в результате этой нежданной удачи. Но Ханна… Ханна почему-то сердилась на отца. Разве мог он ей сказать, что ее мать, по-видимому, неизвестно где и занята неизвестно чем?

Он направился в кабинет начальника.

– Можно к нему? – спросил Тоби у секретарши, и она махнула рукой, чтобы он проходил.

Он зашел в кабинет, обшитый деревянными панелями, как юридическая библиотека. Полки ломились от залитых в плексиглас наград, начиная с восьмидесятых годов, – за исследования, за вклад в благосостояние общества и заботу о больных. Бартак был заведующий отделением гепатологии, доктор медицины, член Американской коллегии врачей, и так далее, и так далее. Он был хорошим врачом, но в то же время – прирожденным администратором. Он как никто умел пожимать руки, рассыпаться в улыбках и помнить, как зовут чужих жен. Давным-давно, когда Тоби еще был интерном, Бартак учил Тоби и его товарищей, клинических ординаторов, заботиться о больных – так же, как Тоби сейчас учил своих подопечных. Именно поэтому переход Бартака в администраторы так огорчил Тоби. Если ты владеешь этим искусством, если любишь свою работу так сильно, то зачем же хочешь переключиться на другое занятие, ее полную противоположность? А если ты так любишь бумажки и сбор средств на благотворительность, почему было не пойти сразу в финансы, как Сет, и не получать безумные деньги за ту же работу, вместо просто хороших денег, какие платят за медицинские решения, от которых зависит чья-то жизнь?

Когда Тоби вошел, Бартак смотрел сквозь очки в толстой черной оправе на что-то в коричневом конверте. Он был похож на Теда Кеннеди, которого растянули в длину: шесть футов семь дюймов, мускулистый и поджарый, с большой шевелюрой волнистых седых волос и челюстями моржа на морде унылой собаки. Расхаживая по коридорам рядом с шефом, Тоби не мог избавиться от мысли о том, что они относятся к разным биологическим видам: один – Гулливер, а другой – лилипут. На столе у Бартака стояла его фотография со второй женой, Мэгги, и их тремя детьми. Все они были одеты в белые теннисные костюмы. С другой стороны стола стояла фотография Бартака с бывшим президентом США. Тоби сел в кожаное кресло, которое под его тяжестью выпустило воздух.

– Тоби!