– Ага.

Я почувствовал всплеск адреналина и радостное возбуждение. Мы вживим искусственное сердце здесь, в Оксфорде. Но за кого я радовался – за Абеля или за себя?

Операционная бригада из Хьюстона прибыла в Оксфорд 22 октября. Тем же вечером в конференц-зале собрались вместе бригады анестезиологов, перфузиологов и медсестер. Нам нужно было ознакомиться с оборудованием и детально обсудить предстоящую операцию, а заодно привыкнуть к моим товарищам из Техаса и их специфической манере одеваться – в Оксфорде ковбойские сапоги встретишь нечасто.

Пациент пережил транспортировку из Лондона. Присутствие многонациональной медицинской бригады наверняка смущало его, хотя проблемы с дыханием определенно беспокоили его куда больше. Медсестры предложили ему подумать о чем-нибудь хорошем, а нянечка спросила, что он хочет на завтрашний ужин. От окорока Абель отказался. Пришел раввин, чтобы подготовить его к возможной смерти.

Бад раньше не бывал в Оксфорде. Поскольку он интересовался старинными книгами, я хотел показать ему Бодлианскую библиотеку, что в центре города: от Хьюстона она отличалась разительно – словно они находились на разных планетах. Мы выпили пива в пабе «Орел и дитя», где Толкин не раз проводил вечера вместе со своим другом К. С. Льюисом в тридцатых годах прошлого века. Я слушал рассказы Бада о Вьетнамской войне, о том, как медицинский вертолет доставлял его к раненым в самый разгар военных действий, и о том, что он всегда сидел на шлеме, чтобы не оторвало мошонку. Несколько его коллег-хирургов так и не вернулись домой живыми. Бад сохранил свои яйца – и по нему это было видно. Он провел больше операций по пересадке сердца, чем кто-либо другой, и больше всех вживил искусственных желудочков. Он предавался воспоминаниям о горестях и восторгах тех дней, когда я еще учился в медицинской школе.

Я спросил, что стало с футболистом, которого мы вместе оперировали. Он все еще разгуливал по коридорам Техасского института сердца, уже не мучимый сердечной недостаточностью, и снова начал набирать мышечную массу. Донора, однако, по-прежнему не находилось. Его девушка вернулась в колледж.

Для меня тот вечер был сродни затишью перед бурей. Бад же надеялся, что мы стоим на пороге новой эры, в которой кровяные насосы будут повсеместно ставить пациентам, лишенным других возможностей на спасение. Почему эти приборы, позволяющие спасть жизнь, должны быть неразрывно связаны с пересадкой сердца? Каждый из них стоил тысячи долларов, но после пересадки их попросту выбрасывали. Какая пустая трата средств и какое неэффективное использование бесценных технологий! Я задумался о том, какие еще ставшие историческими беседы происходили в старинном пабе на протяжении веков. Должно быть, об искусственном сердце здесь говорили впервые.

Утром следующего дня обстановка была гораздо более расслабленной, чем я ожидал. Представители компании, выпускающей насос для сердца, беседовали с Бадом в комнате отдыха. Его помощник по техническим вопросам Тим Майерс уже начал устанавливать оборудование вместе с медсестрами – оживленными, хотя и боявшимися напортачить перед почетными гостями. Абеля прикатили из палаты в окружении целой свиты родственников и друзей, которые пожелали его проводить. Открытым оставался лишь вопрос, куда именно. Абель, склонив голову, сидел на каталке: белая сорочка, руки на тощих коленях, тяжелое дыхание и беспокойные глаза. Все, чего ему хотелось, – чтобы его побыстрее ввели в наркоз. Когда процессия поравнялась со мной, он робко приподнял голову и пробормотал:

– До скорого.

Он до последнего сохранял оптимизм.

На этот раз операцию проводил я, Бад ассистировал, а роль второго ассистента взял на себя мой коллега Дэвид Таггарт. Мы очень многое поставили на кон, но умудрялись оставаться спокойными и собранными, чуть ли не беззаботными. Производители кровяного насоса, понимая, что хирурги не самые умные среди медиков, предусмотрительно нарисовали стрелочки на титановом корпусе прибора, чтобы мы наверняка не ошиблись при его установке. Я с удовольствием сделал огромный надрез от шеи до пупка – хирургия минимального доступа никогда меня не прельщала. Правда, хотя хирургическими навыками я и мог похвастать, за наше устаревшее оборудование мне было стыдно. Старая пила с шумом разрезала грудину, еле-еле справившись с ее самой толстой верхней частью. Мы сформировали карман для установки насоса в верхней левой части передней брюшной стенки, а затем вскрыли натянутую околосердечную сумку, обнажив огромное сердце Абеля.

Эта операция стала для меня боевым крещением, поэтому я проводил ее, руководствуясь пошаговыми инструкциями Бада. Установить трубки для аппарата искусственного кровообращения, подключить его, опорожнить сердце Абеля, аккуратно пришить ограничивающую манжету к верхней части левого желудочка, а сосудистый имплантат – к аорте. Мы вырезали из пораженной болезнью мышцы диск в месте установки манжеты и сохранили его, чтобы позднее изучить под микроскопом. Наступил черед установить впускную канюлю насоса – и дело было сделано.

Важнейший заключительный шаг состоял в том, чтобы перед запуском прибора выпустить весь воздух из сердечно-сосудистой системы. Мы заполнили сердце, перекрыв поток от аппарата искусственного кровообращения. Левый желудочек наполнился, и кровь поступила в насос через впускную канюлю. Воздух перешел в сосудистый имплантат и вышел оттуда через широкую полую иглу. Итак, титановая «коробка с конфетами» была надежно зафиксирована в кармане брюшной полости, и Тиму было велено «запускать». Шумный механизм заработал с характерным шипящим звуком, и последние пузырьки воздуха покинули полую иглу. Теперь у Абеля был новый мощный левый желудочек – тот самый, который можно услышать на другом конце улицы; к счастью, со временем пациенты к этому привыкают, точно так же как люди с искусственными клапанами привыкают к тиканью в тишине ночи. Это крохотное неудобство становится частью их новой жизни, и оно гораздо предпочтительнее угрюмой альтернативы. Как правило.

Абель быстро пришел в себя. Пожалуй, слишком быстро. Его тут же отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, а трахеальную трубку убрали. По нему было видно, что его самочувствие улучшилось. Появились блеск в глазах и озорная улыбка, а лицо выражало облегчение и некоторое замешательство, характерные для любого человека после наркоза – в тот миг, когда осознаешь, что ты все еще жив. Все четыре конечности Абеля двигались свободно, неврологических проблем не наблюдалось. Мне хотелось позвонить директору фирмы – подобно тому, как это сделал знаменитый Кристиан Барнард после исторической операции по пересадке сердца, – чтобы сказать: «Сэр, мы вживили искусственное сердце, и пациент чувствует себя хорошо». Однако что-то подсказывало мне, что лучше не торопить события и сохранять бдительность на случай, если состояние пациента ухудшится. В конце концов, все это делалось не ради меня, а ради того, чтобы поставить Абеля на ноги, и я слегка переживал из-за его повышенного кровяного давления. Вместо слабого левого желудочка у него теперь был мощный аппарат, управляющий циркуляцией крови, а от волнения его организм вырабатывал море адреналина. Реаниматологи дали Абелю сосудорасширяющие препараты, а заодно антикоагулянты в связи с нарушенным сердечным ритмом его собственного сердца, после чего ввели успокоительное, чтобы он как следует выспался ночью. Послеоперационный уход не менее важен, чем операция. Мне бы тоже не помешало успокоительное, но в целом день сложился удачно.