А потом произошло непоправимое. Я совершал пробежку в Бленхеймском парке, когда зазвонил телефон. Абеля терзала невыносимая боль, к тому же у него начался геморрагический шок из-за острого кровотечения вокруг насоса. Это спровоцировало сильный отек в подреберной области. А ведь еще чуть-чуть – и сердце Абеля полностью восстановило бы работоспособность. Надо было незамедлительно удалить насос и остановить кровотечение, иначе пациента ждала смерть. Я дал указание немедленно собрать операционную бригаду.

Я прибежал домой быстрее, чем полезно в моем возрасте, и запрыгнул в машину. К счастью, в выходной на дорогах было спокойно, но я сомневался, что мы успеем вовремя прооперировать Абеля. Что ж, спасем мы его или нет, следовало сохранять оптимизм и хладнокровие: перевозбужденный или нервничающий хирург никогда не преуспеет в сложной ситуации. Я продумал последовательность действий еще в машине. Мы не сможем быстро вскрыть грудную клетку, ничего не повредив, вместо этого я обнажу артерию и вену в паху, установлю на них канюли и подключу к аппарату искусственного кровообращения. Дальше Абель будет в безопасности. С помощью донорской крови мы сможем поддерживать нормальное кровоснабжение мозга и отключить насос HeartMate. Успели мы едва-едва: давление Абеля упало в два раза, даже несмотря на переливание крови.

Я вытащил из грудины проволоку и провел по центру кости вибрационной пилой. Как только края грудины были раздвинуты, из щели наружу поползли блестящие багрово-фиолетовые кровяные сгустки, а снизу потекла ярко-красная кровь. До меня дошло: из-за того что сердце Абеля уменьшилось, впускная канюля насоса сместилась, повредив верхушку сердца. Вскоре мои подозрения подтвердились. Рассекая воспаленную массу, я увидел, что аорта по-прежнему герметично соединена с сосудистым имплантатом.

Выход был только один: насос нужно убрать. Либо сердце Абеля сможет обеспечить нормальное кровообращение, либо он умрет. Простейший способ остановить кровотечение, до которого мы не могли добраться, заключался в том, чтобы охладить тело до 20 градусов Цельсия, а затем полностью остановить кровообращение. Между тем я обрезал и выбросил кабель питания, после чего удалил свернувшуюся кровь из кармана в брюшной стенке, где был установлен насос. Что-то начало вырисовываться, но я поймал себя на мысли о том, что выходные могли сложиться и поприятней.

Для близких Абеля случившееся стало тяжелым ударом. Они с нетерпением ждали его возвращения домой после пяти месяцев в больнице: он был уже в достаточно хорошей форме, чтобы выписаться. Жены Абеля и Ральфа сидели в комнате ожидания вместе: первая надеялась на чудо, а вторая вдруг осознала, что успешный исход операции вовсе не гарантирует беззаботного будущего. Плохие вести распространяются молниеносно, и вскоре во всей больнице воцарилась мрачная атмосфера. Медсестры и физиотерапевты, месяц за месяцем прилагавшие столько усилий, чтобы Абель поправился после кровоизлияния в мозг, уже решили, что потеряли его. Для каждого из нас это стало бы настоящей трагедией.

К счастью, все оказалось не так плохо. Далеко не так плохо. Я был поражен тем, как сильно изменилось сердце Абеля. Месяцы отдыха после установки HeartMate безусловно пошли ему на пользу: наблюдались признаки обратного развития сердечной недостаточности, и сердце, когда-то раздутое, словно шар, вновь приобрело нормальную форму. Аккуратно вырезав впускную канюлю, мы нашли источник кровотечения – разрыв в сердечной мышце. Я срезал кусочек мышцы, к которому крепилась металлическая впускная канюля, и сохранил для дальнейшего исследования, чтобы сравнить его с образцом мышечной ткани, вырезанным при установке впускной канюли во время первой операции.

Это было нечто! Мы продемонстрировали, что увеличенные клетки сердечной мышцы способны вернуться к нормальным размеру и структуре и что мы можем помочь больному сердцу восстановиться. Мы назвали это стратегией «Сохрани свое сердце». Но насколько устойчивы структурные изменения? И сможет ли сердце нормально работать? Этого мы не знали. Только время могло ответить на эти вопросы, но открытие само по себе было грандиозным.

Операция длилась семь часов. Мы извлекли насос из грудной клетки Абеля так осторожно, будто принимали роды: я не хотел, чтобы дорогой прибор пришлось выбросить. Место крепления впускной канюли к сердечной мышце мы починили с помощью глубоких, укрепленных тефлоном швов. Сердце Абеля напоминало теперь чудовище Франкенштейна, но все еще работало и успешно сокращалось, разгоняя заново нагретую кровь. Мы отключили пациента от аппарата искусственного кровообращения, словно операция была совершенно рядовая. Из каждого надреза сочилась кровь, но давление стабилизировалось.

Кровотечение в конце концов прекратилось, мы закрыли грудную клетку и брюшную полость. Победа! Близкие Абеля пришли в восторг, Ральф с Джин вздохнули с облегчением, а мои коллеги воспряли духом. Я же по-прежнему волновался. Мы ходили по лезвию ножа.

Мне ничего не оставалось, кроме как доверить послеоперационный уход за пациентом бригаде интенсивной терапии. Я был изнурен, и это лучшее, что можно было сказать. А что насчет худшего? Да то, что я психопат, который слишком любит рисковать, ставя под удар собственную жизнь, а заодно и жизни других людей. С хирургией я справляюсь без проблем, а вот с политикой – гораздо хуже. Рисковать, имея бессрочные счета от НСЗ, чревато лишним стрессом. На кону были не просто жизни отдельных пациентов.

В течение следующих тридцати часов состояние Абеля оставалось стабильным – все было в порядке. Несмотря на длительный шок, его почки вырабатывали мочу. Однако на душе у меня скребли кошки. Ставки были чересчур высоки, и я ходил по тонкому льду. Что ж, долго ждать не пришлось. Ночью у Абеля началась фибрилляция предсердий – они сокращались с такой частотой, что причиняли вред левому желудочку. Это распространенная проблема, с которой сталкивается добрая половина пациентов после операций на сердце. Справиться с ней не составило бы труда, но никто из младших врачей не осмелился воспользоваться дефибриллятором, и состояние Абеля быстро ухудшилось. Я стремглав примчался в больницу, но ему уже было не помочь.

Абель умер в окружении близких. Передо мной стоял выбор: выйти из себя и позволить эмоциям завладеть мной или же вернуться домой. И я сделал правильный выбор. По пути к выходу я прошел мимо кровати Ральфа. Джин спала, положив голову на простыни, она и не догадывалась о случившемся. Ральф смотрел перед собой, поглощенный тревожными переживаниями. Он проводил меня взглядом. Он понимал, что творится у меня на душе, а мне нечего было сказать, чтобы его приободрить. Он сам все прекрасно слышал: «Может, дефибрилляцию? Может, позвонить старшему? А что, если?..» И затем неизбежное. Полное дерьмо.