видим, - вернее, мы его совсем не видим.

 Из Томска, не удержавшись в исправниках и натворив каких-то "дел", он уезжает в Буэнос-Айрес с целым караваном проводников и слуг, зачем-то объезжает Аргентину.

 Далее, он живет в Чили, ищет счастья в Калифорнии, отбывает за что-то срок в каторжной тюрьме в Сан-Франциско, - в конце-концов, я встретил его на Сахалине, в роли смотрителя поселений, устроителя быта отбывших наказание преступников и насадителя колонизации.

 Таковы, в кратких чертах, жизнь и приключения этого помещика, заводчика, редактора, станового и кругосветного путешественника.

 Интересна была первая фраза, которою приветствовал меня Бестужев, мой старый приятель.

 - Ты? На Сахалине? - воскликнул я.

 - А где ж ты думал меня встретить? - расхохотался Бестужев. - Хорошо еще, что хоть чиновником.

 При всех своих недостатках, он был человеком правдивым и как-то в беседе сказал мне:

 - Здесь нужны лучшие люди, а кого сюда присылают?! Кто там, в России, ни к чему не пригоден! Да вот хоть меня возьми. А я, честное слово, еще не из худших.

 Он действовал на Сахалине так же бурно, бестолково и не стесняясь никакими законами, как и всю свою жизнь.

 Он основывал новые селения, устраивал мастерские, построил церковь, школу, дом для приезжих, - и все это без копейки денег, - "за водку". О "пользе" вообще такой экономической и экономной политики я скажу ниже, а теперь только констатирую факт, что в результате Бестужевских "забот" явилось повальное и совершенное обнищание вверенных его попечениям поселенцев.

 Человек "старого склада мыслей", он слыл в своем округе "крутым, но отходчивым, бестолковым барином". И я не думаю, чтобы его образ управления "вверенными душами" особенно способствовал водворению в этих "душах" какого бы то ни было представления о законности... Когда по повальному разорению поселенцев увидели, что Бестужев в устроители сельского хозяйства не годится, его сделали смотрителем Корсаковской тюрьмы. Тут, оказавшись главою над бесправными, лишенными возможности протестовать людьми, Бестужев развернулся во всю ширь и мощь своей дикой натуры: бил, колотил, драл неистово, - что на Сахалине редкость, имел даже "неприятность" от начальства за то, что подвергал жестоким телесным наказаниям людей, заведомо больных и освобожденных от телесных наказаний. Бог весть, чем бы все это безобразие кончилось, если бы Бестужев вдруг не попал под суд. Контроль открыл бесцеремонное хозяйничание казенными деньгами. Бестужев был смещен и отдан под суд.

 Надеясь, что ему удастся как-нибудь "отговориться", он поехал к генерал-губернатору в Хабаровск, но там его ждал последний удар.

 Бестужев дожидался своей очереди в приемной, когда вышел чиновник особых поручений и сказал:

 - Генерал приказал передать вам, что он вас не примет... Довольно! Ваше дело будет решено по закону.

 Тучный Бестужев зашатался, лицо его потемнело, он упал, на губах показалась пена.

 Прибежал доктор. Бестужев был мертв.

 Он умер от апоплектического удара.

 Так кончил свои дни этот "свободный человек острова Сахалина".

 Каторга, любящая всем давать свои прозвища, прозвала его "атаман-буря".  

II

"Сахалинский Орфей"

 Корсаковск - это царство селедки.

 - Селедка идет!.. - Это - событие для тюрьмы, поселенцев, промышленников, - для всех. Это то, чем живут целый год.

 Что за фантастическая картина! Что за декорация из какой-то феерии!

 По морю течет молочная река.

 На версту от берега вода побелела, стала молочного цвета.

 А кругом, кругом!

 Блещут фонтаны китов, ревут сивучи (моржи), с воплями носятся тысячи чаек.

 И над всем этим царит господин Крамаренко.

 "Сахалинский Орфей", променявший скрипку на селедку.

 Но и скрипка не всегда была постоянным инструментом господина Крамаренко. Когда-то он играл на другом инструменте, - щелкал на счетах, служа в конторе кого-то из астраханских рыбопромышленников.

 Господин Крамаренко - человек молодой годами, но "старый опытом".

 В тридцать лет он успел стать конторщиком, скрипачом-виртуозом и превратиться в рыбопромышленника.

 Вкусил лавра и питается селедкой.

 Господин Крамаренко - астраханский мещанин. Так сказать, земляк астраханской сельди. Но этим и кончается все его родство с соленой рыбой.

 По его собственному, искреннему, чистосердечному и делающему ему честь сознанию, он о селедке имеет ровно столько же понятия, сколько всякий, кому случалось видеть эту рыбу, приготовленной с уксусом, маслицем, горчичкой, свеклой, лучком и картофелем.

 Он знает, что селедка - великолепная и рифма, и закуска к водке.

 Но на этом все его познания и кончаются.

 Даже ваш покорнейший слуга, - и тот оказался более опытным рыбопромышленником в сравнении с этим "сахалинским Орфеем".

 - Зачем вы солите селедку только сухим способом? То есть кладете и пересыпаете солью? - спросил я. - Отчего бы вам не пускать рыбу в готовый тузлук (рассол)? Наглотавшись тузлука, рыба лучше бы просолилась и была бы нежнее.

 Господин Крамаренко посмотрел на меня во все глаза, как на человека, только что открывшего Америку.

 - А ведь, знаете, это - идея!!! Непременно попробую.

 Хороша "идея", которая уж десятки лет применяется на практике! Об этом способе засола селедки я слышал лет шесть перед тем, на нижегородской ярмарке, от керченских рыбопромышленников.

 - Да у вас, что же, были свои рыбные промыслы в Астрахани?

 - Нет.

 - Служили вы на промыслах?

 - Тоже нет. Я занимался счетоводством в конторе у купца. Ну, а когда начинался ход селедки, - эта ведь неделя весь год кормит, - тогда всякое счетоводство побоку: нас всех посылали на промыслы смотреть за рабочими. Тут я и видел.

 Вот и все. Вся его школа. Все его познания.

 Потерпев какое-то крушение на родине, господин Крамаренко, как человек предприимчивый, забросил счеты, взял под мышку скрипку, на которой для любителя хорошо играл, и уехал в Уссурийский край, куда в те времена тянуло многих.

 Здесь он имел сразу успех. Можно сказать, весь край плясал под его скрипку.

 Господин Крамаренко играл на свадьбах, на крестинах, на именинах, украшал себя фантастическими медалями экзотических владык и давал концерты в качестве "придворного виртуоза эмиров афганского, бухарского и киргиз-колпакского".

 Он одинаково охотно играл Венявского, Берлиоза, польку "трам-блям", концерты Паганини и кадриль "Вьюшки", изображал при помощи смычка, как "баба голосит", и отжаривал на скрипке, как на балалайке, трепака.

 Когда же все это разнообразное искусство достаточно поднадоело и ему и всему краю, господин Крамаренко уехал "концертировать" на Сахалин.

 На Сахалин он попал как раз в минуту "рыбного замешательства" и даже "рыбного помешательства".

 - Рыба - вот в чем богатство Сахалина! - кричали справа и слева.

 На самом деле, рыбы - "уйма",