полились еще горче. За занавеской захныкали дети.

 - Цыц вы, дьяволята, нет на вас пропасти! - крикнула баба и взялась за ухват ставить в печь корчагу.

 Я распрощался и вышел.

 Вот вам "героиня" каторги. 

Домовладельцы

 Такой дом только и можно встретить, что на Сахалине.

 Дом, никому решительно не принадлежащий.

 Был и у него хозяин, да ушел на материк, покупателя не нашлось, - он и бросил дом так, на произвол судьбы.

 Одно время здесь жили, кажется, певчие.

 Теперь это "приют для ночлега".

 Даже не ночлежный дом. У ночлежного дома есть хозяин.

 А здесь приходи, когда хочешь, ложись на голый пол и спи.

 Чтоб пробраться к этому дому, потребовался добрый десяток минут.

 - Сюда, барин! Шагайте смелей! Ничего, становитесь! - кричали мне обитатели этого дома, подбрасывая дощечки в невылазную, зловонную грязь: обитатели дома не любят ни за чем ходить далеко.

 Окна все выставлены. Рам нет. Ни скамьи, ничего. Чтоб мне присесть, - притащили откуда-то совместными усилиями чурку.

 И вот я сижу в пустом доме на чурке, а передо мной стоят без шапок восемь "домовладельцев".

И мы беседуем о их "владениях". 

У всякого из них есть свой дом где-нибудь на поселенье. Дом, выстроенный "для правов", чтобы иметь право через пять лет получить крестьянство и уехать "на ту сторону", "на материк".

 - Что ж ты не живешь в своем доме? - спрашиваю наудачу у первого попавшегося.

 - Да в нем и жить нельзя! - В нем, вашескобродие, ежели порядочным петуху да курице, не приведи им Господь, вдвоем жить доведется, они друг друга задушат! - иронизирует он над своим "домом".

 Остальные одобрительно улыбаются: и у них дома такие же.

 - Зачем же ты такой строил?

 - Зачем на Сакалине дома строят! Известно, для правов.

 - Что ж, у тебя хозяйство, что ли, было?

 - Какое, вашескобродие, хозяйство может быть? Одно слово: Сакалин! Да я, вашескобродие, позвольте вам доложить, и что с ей делают, с землей-то, не знаю. Отродясь не занимался.

 - Что же ты мастерство какое знаешь?

 - Так точно. Мастерство знаю. Только мне по моему мастерству здесь делать нечего.

 - Кто же ты?

 - Литограф.

 Литографу, действительно, на Сахалине, где ни одного и литографского камня-то нет, делать нечего.

 - Ну, а ты?

 - Мы - плотники.

 - Ну, плотнику легче найти работу.

 - Где ж ее тут найдешь?! Поселенцу платить нечем. Сам бьется, как ни на есть сколачивает. А то у тех берет кто на материк уезжает. А господ, на которых бы работать, у нас, сами изволите знать, нету.

 - Ну, а ты кто?

 - Печники будем.

 Опять та же песня: поселенец сам печи кладет, платить нечем, а "господ" нету.

 - Ты?

 - По торговой части занимался... Дозвольте вам, вашескородие, заметить, для житья прямо никаких способов нет. Питаться нечем. Казенного пайка не дают. Прекратили.

 - Да ведь не может же казна вас всю вашу жизнь кормить!

 - Оно, конечно, так... Справедливо изволите говорить! Только и нам без пищи жить тоже никак невозможно.

 - Зачем же вы сюда пришли, в пост?

 - Работу найти думали. Как можно, все-таки - пост! Не поселье дикое.

 - Ну, и что ж? Нашли здесь работу?

 - Нет! Какая здесь работа! На промыслах на рыбных все японцы. Вон Кармаренков господин, ему от казны вспомоществование вышло, каторжными ему и завод весь выстроили, - а он японцами работает!

 - Что ж вы здесь делаете, однако? Работаете хоть что-нибудь!

 - Так, придется что - работаем. Какая здесь работа.

 - Так слоняетесь?

 - Так слоняемся.

 - Воруете?

 - Что здесь у них украдешь, - самим жрать нечего!

 - Ну, а сейчас чем занимались, как мне прийти?

 - Так... говорили промеж себя...

 - Врете, братцы. В карты, небось, играли? Говорите, - никому не скажу!

 Домовладельцы переглядываются и улыбаются.

 - Так точно, играли.

 У всей компании оказалось, в общей сложности, сорок восемь копеек, которые они целый день и стараются изо всех сил выиграть друг у друга.

 Где они достали эти сорок восемь копеек?

 Заработали?

 Возможно.

 Украли?

 Вероятно. 

Резцов

 - Да есть ли, наконец, у вас тут хоть один зажиточный поселенец, который разжился бы на Сахалине честным трудом? - уж в отчаянии восклицал я, исходив все поселье. - А то куда ни глянь, или нищета, или если зажиточный, то нажил деньги тайной продажей водки, кулачеством, ростовщичеством, самым алчным, жестоким, бесчеловечным обиранием своего же брата! Есть ли хоть кто-нибудь, кто разжился бы трудом? Или нет таких совсем?

 - Как нет? Очень немного, но попадаются. Да вот вам Резцов. Зажиточный мужик и отличный человек. Он здесь даже старостой слободским одно время был. Про него слова дурного никто не скажет. На Сахалин пришел без гроша - здесь хозяйство - дай Бог всякому.

 Слава Тебе, Господи! Иду смотреть эту "гордость Сахалина".

 Резцов - отличный столяр и прекрасный хозяин. У него хорошие огороды, пятнадцать штук скота, - он разводит скотину и продает в казну. И, главное, все это нажито, действительно, своим трудом и бережливостью.

 Резцов пришел в каторгу на семь лет за убийство в драке, окончил поселенчество, теперь крестьянин...

 Захожу в избу - чисто. Веет зажитком.

 Резцов, молодой еще человек, производит странное впечатление.

 Не то что больной, - нет. А словно вот-вот свалится. Такие лица бывают у людей, проводящих бессонные ночи, - у людей с измученными, издерганными нервами.

 - Здравствуйте, Резцов. Пришел посмотреть, как вы живете-можете.

 - Милости просим, барин. Живем ничего. Бога гневить не стану. Огороды есть, работников держу троих, скотина... Вот, Бог даст, все продам, на материк поеду...

 - Как на материк? Да ведь у вас и тут хозяйство идет, сами же говорите, - слава Богу, столярничаете.

 - Ну, это что! Какое здесь мастерство? Поселенцам столяр не нужен, - а господа в тюрьме все себе делают задарма.

 - Ну, скот у вас, хозяйство.

 - А Бог с ним и со скотом и с хозяйством. Только бы отсюда выбраться.

 - Да почему ж, наконец?

 Резцов вздохнул.

 - Жить здесь страшно. Жуть, оторопь берет. Вы избу по соседству изволили видеть, - заколочена? Писарь тут жил с сожительницей. Деньжонки были... Недели две тому назад произошло. Утром смотрим, что он на