Выражение на лице Теренса Бутчера изменилось. По-моему, он не ждал, что я это сделаю. Теперь он казался очень печальным и спокойным. Пистолет был такой странный на вкус. Он был металлический, но это был не нож, и не вилка, и не ложка, так что мой рот не понимал, что с ним надо делать. Забавно, что никак не получается думать о том, чтобы убить себя. Когда что-то у тебя во рту, организм думает, что это еда. Мой язык облизал кончик дула. На вкус было похоже на масло, с кисловатым привкусом, и тело вынуло пистолет изо рта. Я сморщилась. Я не могла ничего сделать. Я сидела на полу среди коробок и перестала реветь. И ни о чем таком не думала.

— Вот видите? — сказал Теренс Бутчер. — На самом деле вы не хотите себя убивать.

— А если бы я нажала на спуск?

Теренс Бутчер широко усмехнулся. Он встал из-за стола, перешагнул через коробки на полу и опустился рядом со мной. Достал сигарету из пачки красного «Мальборо», которую достал из кармана рубашки, и положил в рот. Потом взял пистолет из моих рук и зажег им сигарету. Он нажал на спуск, пистолет щелкнул, и желтый огонек зажегся на конце дула. Я посмотрела на него.

— Если бы вы нажали на спуск, вы бы серьезно обожгли себе рот, — сказал он.

— А.

— Да. Добро пожаловать в мир живых. И пусть это будет последняя глупость, которую я от вас услышал. Мне приходится смотреть за целым городом, черт подери. У меня и без вас забот хватает.

Теренс Бутчер протянул мне руку. Я ухватилась за нее, и он подтянул меня вверх, как будто я весила меньше пластмассового стаканчика. Мое лицо оказалось близко к его груди, и я вдохнула его запах кондиционера для белья и сигаретного дыма. Я держалась за его руку дольше, чем следовало. Я дрожала, и он это почувствовал.

— Вы дрожите, — сказал он.

— Ага.

— Мы оба, — сказал он. — Все время с майского теракта.

— Да?

— Да, — сказал он. — Я тоже мог быть на этой игре. Я не пропускал ни одной игры «Арсенала» с «Челси» уже… сколько же… да никогда не пропускал.

— Ну да, конечно.

Он посмотрел на меня очень твердо.

— Ну-ка, — сказал он. — Давайте мы вас посадим.

Он помог мне дойти по комнате до его стула. Других стульев в кабинете не было.

— Извините за беспорядок, — сказал он. — Я только вчера сюда въехал. Еще не распаковался.

— Получили повышение?

— Да, — сказал он.

— Симпатичный кабинет.

— Спасибо.

Он смотрел не на меня, а поверх моего плеча в окно. Я сидела за его столом и ждала. Его стул был для меня слишком высок, поэтому я сидела, болтая кроссовками. Я смотрела на три телефона Теренса Бутчера и фотографию его жены и детей. Его жена была симпатичная. Милая улыбка. На фотографии она была с двумя детьми, они сидели на лужайке. Казалось, ей там очень удобно. Она была похожа на такую девушку, которая все время где-то рядом с лужайками. На фотографии было солнечно, и на женщине было летнее платье с набивным рисунком из голубых цветов. Вполне обычное платье, но, может быть, под ним у нее были красивые ноги, это было не видно. Со щиколотками у нее все было в порядке, но на ней были бело-зеленые кроссовки «Данлоп». Шнурки завязаны двойным узлом. Я обращала внимание на все эти мелочи, потому что не могла позволить себе смотреть на ее детей.

Я смотрела на ее лицо и думала, интересно, как это — снять одну из трех трубок и позвонить ей. Я представляла, как это — услышать ее голос, который говорит, привет, дорогой. Услышать, как двое детишек пререкаются где-то в трубке. Делят конструктор. Все было самым обычным и повседневным. Я представила себе, как это — посмотреть прямо в ее хорошенькое лицо на фотографии и сказать, я приду очень поздно, дорогая. Придется задержаться на работе.

Теренс Бутчер взглянул на меня и улыбнулся.

— Жена, — сказал он.

— Вы ее любите?

— Конечно, — сказал он. — Что за вопрос?

— Обычный вопрос для парня, который покупает тебе джин-тоник в костюме Рассела Кроу.

Теренс Бутчер кашлянул.

— Да, — сказал он. — Ну, не принимайте это на свой счет.

— Ага, я бы не приняла, если бы это был кто-нибудь другой.

— Слушайте, — сказал он. — Я уже извинился. Такая у меня работа. Ясно? Это поганая работа, и иногда можно позволить себе слегка выпить и расслабиться.

— Расскажите мне про вашу работу.

— Зачем?

— Потому что муж мне никогда не рассказывал.

— И правильно делал, — сказал Теренс Бутчер. — Вам это знать ни к чему.

— Я сама разберусь.

Тогда Теренс Бутчер вздохнул, и было похоже, как будто он что-то надувал, а не просто выдохнул.

— Ладно, если хотите знать, то все очень просто, — сказал он. — Борьба с терроризмом — это худшее занятие в мире. Смотришь на лондонцев, которые идут по своим делам. Видишь, как они садятся в автобусы. Отвозят детей в школу. Выпивают полпинты пива за обедом. И все время получаешь информацию. Через телефонную прослушку. По электронной почте. По секрету. Вовсе не так, как показывают в кино. Никогда не знаешь, что планируют эти сволочи. Их можно застать только в пик активности. Ты понимаешь, что что-то должно случиться, но не знаешь, что и когда. Но думаешь — это может быть и сегодня. И начинаешь волноваться. Если срабатывает сирена, подскакиваешь до крыши. Если хлопает карбюратор, первым делом хочется броситься ничком на асфальт. Во внутренностях крутится миллион вольт электричества. Поэтому не можешь спать. Нервы.

Теренс Бутчер перестал говорить. У него на лбу выступил пот.

— Я знаю, о чем вы говорите.

— Да? — сказал он.

— Да. Я тоже очень нервничаю.

Теренс Бутчер сглотнул.

— Не надо было этого говорить, — сказал он. — Вы только что потеряли мужа и сына. Наверно, вы не спали целые сутки, а я тут со своими разговорами, какая у меня тяжелая жизнь.

Тогда я заметила первую вспышку. Я увидела, какой был бы вид у Теренса Бутчера, если бы я обняла руками его шею. Мои руки, тонкие и белые, на фоне его кожи.

— Я не против. Говорите, если вам так легче. Скажите все, что накипело.

— Вы замечательная женщина, — сказал Теренс Бутчер. — Слушайте, может, хотите чего-нибудь? Чаю или кофе?

Я посмотрела на Теренса Бутчера и увидела, как это было бы, если бы его пальцы пролезли под резинку моих белых тренировочных, если бы эти большие руки лежали у меня на ягодицах и насаживали меня на него, и мы бы оба стонали, и окна взорвались бы снаружи и влетели в кабинет ярко-белой вспышкой, и весь кабинет наполнился бы летящими осколками, разрезающими нас на мелкие кусочки, его неверная плоть перемешалась бы с моей, так что пришлось бы хоронить нас вместе.