— Чаю, пожалуйста.

Он подошел к столу, взял какую-то трубку, забыла какую.

— Два чая, — сказал он, — с печеньем.

Он держал телефон, и я смотрела на мускулы у него на спине сквозь рубашку, пока он заказывал чай. Приятно, когда такой большой мужчина делает для тебя какую-то мелочь. У меня от этого побежали мурашки. Я подумала, принесет ли мне чаю с печеньем Джаспер Блэк, если я заявлюсь к нему в редакцию. Забавно, Усама, какие мысли приходят в голову, когда ты вдова.

Я сунула руку в пакет. Достала один из моих флаконов с валиумом и протянула его Теренсу Бутчеру на ладони. Рука у меня дрожала так сильно, что таблетки гремели. Я покраснела.

— Держите. Это транквилизаторы. У меня два флакона, так что вполне можете взять один себе, если у вас проблемы со сном.

Он протянул руку. Сжал бутылку, что она перестала стучать, но не взял ее из моей руки. Он посмотрел мне в глаза.

— Жена этого не одобряет, — сказал он. — Говорит, это нарушает естественное равновесие организма.

— Да? Так и бомбы тоже.

Теренс Бутчер минуту молчал, потом взял флакон. Я почувствовала кончики его пальцев у себя на ладони, когда он брал таблетки.

— Спасибо, — сказал он.

— Не за что.

Принесли чай. Именно такой, какого можно ждать от полицейских, Усама, — еле теплый и с молоком. Теренс Бутчер сунул флакон таблеток в карман брюк.

— Знаете, — сказал он. — Услуга за услугу. Я бы не стал пить чай здесь. Он отвратителен. Я им поливаю цветы.

Он улыбнулся, я тоже улыбнулась. Мне было приятно. Я мало улыбалась с тех пор, как ту медсестру, Мину, отстранили от работы. Тут у него на столе зазвонил телефон. Он миг смотрел на него, потом поднял трубку.

— Нет, инспектор, — сказал он. — Сектор Сьерра-6. Я бы вам продиктовал Сьерру по буквам, если бы это уже не была буква фонетического алфавита.

Он бросил трубку на телефон.

— Этот бедолага, наверно, спит еще меньше меня, — сказал он. — Надо организовать клуб. Бессонница против ислама.

Он опять улыбнулся, но я не стала. Я подумала о Мине. Как она вкладывала мне в рот эти голубые таблетки в больнице. Милость ее Бога, которую она крала для меня из банки, чтобы я могла разгрызть ее зубами и забыть обо всем еще на один день. Мы говорили «Аллах акбар». Теперь я вспомнила этот горький вкус любви.

— Вы правда думаете, что это ислам убил моего мужа и сына?

Теренс Бутчер перестал улыбаться.

— Во всяком случае, не пасхальный кролик, — сказал он.

— Я знала одну мусульманку. Медсестру в больнице. Это самая добрая женщина, которую я встречала. Ее Бог не устраивает терактов.

— Ну да, — сказал Теренс Бутчер, — только меня беспокоит не их Бог, а черти, которые продают им семтекс.

— Не все они такие.

— Не все, — сказал Теренс Бутчер. — И не все мальчишки, которые гоняют мяч в парке, будут играть за «Арсенал». Но это не значит, что все они не хотели бы попробовать.

— Когда вы так говорите, вы делаете еще хуже. Вы бы лучше постарались их понять.

— Мне платят не за понимание, — сказал Теренс Бутчер. — А за предотвращение.

— Ага, и как вы предотвратили майский теракт?

Он опустил глаза в пол.

— Никак, — сказал он.

— Так, может, вы все неправильно делаете. Как вы можете остановить смертников, если вы их не понимаете?

Теренс Бутчер подошел и встал с моей стороны стола. Он встал за стулом и положил руку мне на плечо.

— Знаете, — сказал он, — арабы не такие, как мы. Не обманывайтесь, вы не можете их понять. В ирано-иракской войне они посылали детей на минные поля. Расчистить дорогу для взрослых, чтобы они могли пройти и отравить друг друга газом. И каждому ребенку давали металлический ключик от рая. Дети вешали эти ключики себе на шею. Взрослые арабы говорили маленьким арабским детям, что мин в земле не хватит, чтобы отправить всех детей в рай. Поэтому дети даже бежали. Можете представить себе, во что превращает ребенка противопехотная мина? Если бы вы это увидели, вряд ли вы бы подумали, что это хороший способ добраться до Бога. Но так устроены мозги у араба. Он не может попасть в рай, если перед этим не отправит тебя в ад.

— Это неправда.

— Вот как? — сказал он. — А вы можете по-другому назвать то, что с вами творится?

Я посмотрела на него. Он был весь расплывчатый из-за слез, потому что я думала про своего мальчика, как его рыжие волосы вьются на ветру, когда он бежит, чтобы быть первым мальчиком в раю. Он был бы первым, смышленый мальчик, но дети верят всему, что им скажешь, Усама, наверно, не мне это тебе рассказывать.

— Зарубите себе на носу, — сказал Теренс Бутчер. — Идет война против терроризма. Мы против них. Огонь против пожара.

— Но так нельзя.

— Нет, можно, — сказал Теренс Бутчер. — Эта война безобразна, и в ней нет никакой чести. Но мы победим, потому что должны победить. Это война, которую мы выиграем, наплевав на принципы. Интернируем людей из группы риска. Будем прослушивать личные телефонные переговоры. А еще это скучная война. Повседневная. Мы победим, если убедим британцев не трусить. Встать на кольцевой линии и спросить, чья это сумка. Мы победим, если будем идти по каждому следу. Даже самому пустяковому. Мы победим, если будем звонить домой жене и говорить: извини, дорогая, сегодня я приду очень поздно. Поцелуй за меня детей.

Он смотрел на фотографию жены и детей. Его рука все еще лежала у меня на плече. Я держалась за его стол.

— Ладно. Я тоже хочу бороться.

— Что? — сказал он.

— Вы слышали. Если это война, то я хочу воевать. Дайте мне работу, и я буду ее делать, плевать, даже если она опасная, я буду ее делать. Я сделаю все, что вы захотите. Только дайте мне работу, где я могу хоть чем-то помочь.

— Нет, — сказал он. — Давайте не будем углубляться. Поверьте мне, вам совсем не нужно в это впутываться.

— Но я ведь больше ничего не могу делать, понимаете? У меня погибли муж и ребенок. Я только хочу, чтобы майского теракта больше никогда не было. Чтобы больше ни одна мать не чувствовала то, что чувствую я.

— Я восхищаюсь тем, что вы сказали, — сказал он. — Вы молодец. Но вам не нужна работа прямо сейчас. Простите, но сейчас вам нужен совет специалиста.

Его рука тяжело лежала на моем плече. Я смотрела на него и чувствовала внутри такое напряжение. Она была жалкая, вся эта пустота, которая просила, чтобы ее чем-то заполнили. Я заставила себя сидеть, но мое тело подчинилось только наполовину, я чувствовала, что оно вот-вот сорвется. Я знаю, что ты думаешь, Усама, но не смей меня судить, скотина, глядящая за козлами. Ты ничего в этом не смыслишь, если ты не женщина.