Теренс Бутчер недолго смотрел в окно, потом повернулся ко мне.

— Я мог бы предложить вам работу в административном аппарате, — сказал он. — Вы бы не были офицером полиции, а помогали бы офицерам. Сняли бы с них некоторое административное бремя. Освободили бы их для выполнения непосредственных обязанностей. Это важная роль, к тому же вы знали бы, что вносите свою долю.

— Хорошо. Когда мне начинать?

— Тпру, — сказал он. — Спокойно. Я не могу вот так просто вас назначить. Это же столичная полиция. У нас свои порядки. Сначала надо, чтобы вас утвердили в отделе кадров. А перед тем как мы вас подпустим к отделу кадров, вам надо подстричься и купить себе такую одежду, у которой ярлыки с изнанки.

Я посмотрела на свою красную найковскую футболку, белые адидасовские штаны и белые кроссовки «Пума». Он прав. В том смысле, что я не была похожа на человека, которому бы ты поручил вести административные дела, если бы не хотел, чтобы все полетело к чертям.

— Хорошо. Что тут у вас носят девушки?

— Блузки, — сказал Теренс Бутчер. — Черные юбки. Темные колготки. Приличные туфли. Короткие волосы. Помните, «Заключенная, камера X»? Приходите завтра к обеду в подходящей одежде, и я вас возьму на работу.

— О боже. Я буду похожа на трехколесный велосипед.

Теренс Бутчер ухмыльнулся.

— Как я и сказал, — сказал он. — В этой войне мы победим, наплевав на собственные принципы.

Теренс Бутчер одолжил мне двести фунтов, чтобы я села на линию Виктория, доехала до Оксфорд-стрит и купила в «Эйч энд эм» свою тюремную одежду. Я сразу же ее надела, чтобы проникнуться духом, и пошла поискать подходящую парикмахерскую. Мне удалось найти только один из этих стильных салонов в Сохо. Сыну бы он не понравился. Для него хорошая парикмахерская — это где тебе разрешают надевать задом наперед нейлоновые накидки и бегать с криком «БЭТМЕН! БЭТМЕН! БЭТМЕН! БЭТМЕН! БЭТМЕН!» Но это было совсем не такое место, это был модный салон-парикмахерская, где все гораздо серьезнее. Кругом тощие девицы, тонированное стекло, играет клубный ремикс песни «СЕРДЦЕ АНГЛИИ КРОВОТОЧИТ».

Одна девица подошла ко мне, когда я приковыляла к ним со своей палкой, и спросила, не хочу ли чего-нибудь выпить.

— Вы же не имеете в виду джин-тоник?

— Извините, — сказала девица, — могу предложить вам чай или кофе.

— Тогда чай. Три кусочка сахара.

Девушка уставилась на меня. На ней вообще не было жира. Похоже, что три кусочка сахара ее бы прикончили. Она велела мне сесть около раковины. Я выпила чай, который мне принесли, и мне вымыли голову, было приятно. Когда меня спросили, как меня постричь, я сказала — как леди Диану.

Потом я села на Центральную линию и доехала до Бетнал-Грин. Сначала я никак не могла заставить себя пройти по Бетнал-Грин-роуд. Мне нужно было как-то смягчить удар, поэтому я зашла посидеть в «Зеленом человечке», что было ошибкой, потому что «Зеленый человечек» — это такой паб, в котором постоянно пахнет рвотой. Не самый приятный паб в мире, и фактически мне пришлось выпить уже хотя бы для того, чтобы смягчить впечатление от «Зеленого человечка». В итоге вышло так, что я выбралась из него уже к закрытию.

Удивительное было ощущение с короткой стрижкой. Холодный ветер обдувал шею и уши. Ощущение свежести, как будто я только что родилась.

Не знаю, Усама, приходилось ли тебе когда-нибудь идти с палкой по Бетнал-Грин-роуд мимо компаний подростков по дороге из метро в половине двенадцатого ночи в будний день. Надеюсь, что да. То есть, раз ты нас взрываешь, мне бы хотелось думать, что ты выбираешь нас лично.

В общем, если тебе когда-нибудь приходилось идти через Бетнал-Грин ночью, ты понимаешь, почему это лучше всего делать в красной найковской футболке, белых адидасовских штанах и белых кроссовках. Надо типа слиться с обстановкой. Но я несла все эти тряпки в пакете вместе с Мистером Кроликом и флаконом валиума. На мне была белая блузка и темно-коричневая юбка из «Эйч энд эм» и колготки в 40 ден из магазина «Притти Полли» и черные кожаные туфли фирмы «Кларк». Трудно было выглядеть естественно в таком прикиде, могу тебе сказать. У меня еще и лицо было накрашено. Темно-красная помада и черная тушь. Я чувствовала себя как трансвестит, который первый раз вышел на улицу одетый как женщина. На моих волосах в новой прическе под леди Диану было столько лака, что хватило бы одной искры, чтобы от Ист-Энда осталась одна воронка.

Со всех сторон висели плакаты с напоминанием, что нельзя нарушать комендантский час. На плакатах была изображена симпатичная семья. Дети благополучно лежали по кроваткам, а родители улыбались, глядя в телевизор. НА УЛИЦЕ НОЧЬ — С УЛИЦЫ ПРОЧЬ, говорилось на плакате. МЫ ТОЖЕ ИСПОЛНЯЕМ СВОЙ ДОЛГ.

Валиум странно перемешался с джин-тоником. Мне постоянно мерещился сын в освещенных окнах над витринами магазинов. Я то и дело мельком замечала его и думала: «Ах, хулиган, уже давно пора быть в кровати, молодой человек, ну-ка быстро спать». Потом я опять смотрела в окно, и в окне было пусто, и виднелся только холодный свет от голой лампочки и грязные ворсистые обои на стенах. Если бы ты посмотрел мне в глаза, ты бы увидел то же самое, и неудивительно.

Я повернула направо на Барнет-Гроув. Странно было снова оказаться на своей улице. Как будто я возвращалась после долгого отпуска, только я не ездила ни в какие приятные места, верно? Когда я дошла до нашего дома, кругом стояла мертвая тишина. В нашей квартире горел свет. Наверно, я его оставила, когда убегала из квартиры. Я постаралась не думать о счете за электричество. Я чувствовала себя очень усталой и одинокой. Мне хотелось заскочить к Джасперу Блэку, перед тем как вернуться к себе. Я хотела сказать ему, что я уже вернулась из больницы, и, может быть, он разрешит мне посидеть у него час или два, если Петры нет дома. То есть просто посидеть, ничего такого. Мы могли просто посмотреть телевизор. Я взглянула через улицу на его дом, но там было темно, поэтому я повернулась и пошла к себе.

Я прошла в дверь на лестницу. Господи, ну и запах. Как будто моя жизнь потихоньку поджидала меня все это время. Застарелое масло для жарки. Вот чем пахла моя жизнь. И луковыми кольцами, сигаретами, сборной солянкой, потными кроссовками и пеленками. Запах обволакивал меня, пока я не стала задыхаться, тогда я села на ступеньки и плакала, плакала, плакала. Мой плач эхом отдавался на лестнице, а снаружи, я слышала, взад-вперед проехала полицейская машина с громкоговорителями, оравшими на последних прохожих, чтобы они убирались с улиц и не нарушали комендантский час.

Через какое-то время я перестала чувствовать запах. Я вернулась в свою жизнь, и больше мне не нужно было напоминать. Я встала и поднялась по лестнице к нашей квартире. Мы жили на четвертом этаже. Поэтому подниматься пришлось не очень высоко. Я остановилась у двери. Изнутри доносился шум. Как будто работал телевизор. Вот странно, подумала я. Могу поклясться, что выключила телевизор перед уходом. У меня испортилось настроение, когда я представила, на что будет похож красный счет за электричество[21]за оставленные на два месяца лампу и телевизор. Я нащупала ключи, открыла дверь и вошла.