Билль о правах также запрещал Конгрессу оказывать государственную поддержку любой религии. Религия была отделена от системы власти и могла получать поддержку только со стороны поборников веры, а не налогоплательщиков. Однако последнее ограничение впоследствии на практике часто нарушалось.

Конституция укрепила национальную независимость, она стала победой республиканской формы правления над британским империализмом. Конституция гарантировала установление республиканской формы правления и открыто отвергала монархию и аристократию. Об этом было заявлено в статье 1 раздела 9: «В Соединенных Штатах Америки государство не будет присваивать никаких дворянских званий и титулов». По признанию делегата от штата Мэриленд Джеймса МакГенри по меньшей мере 21 делегат из общего числа 55, высказали свое предпочтение системе власти в какой-либо форме монархии. Однако только некоторые решились на какие-то шаги в этом направлении из опасения протестов народа. Более того, такие делегаты, как Мэдисон, полагали, что стабильность их классового порядка будет лучше обеспечиваться республиканской формой правления. Для буржуазии пришло время править напрямую, без пагубного вмешательства королей и знати.

В ряде обстоятельств в ходе Конвента в Филадельфии собравшиеся там представители, опасавшиеся и не склонные принимать демократию, сочли необходимым продемонстрировать свое уважение настроениям народа (как, например, в случае согласия на прямые выборы Нижней палаты Конгресса). Если авторы Конституции собирались добиться ее одобрения штатами и сделать новую форму правления устойчивой, Конституция должна была завоевать народную поддержку. Несмотря на то что делегаты и их социальный класс имели значительное влияние на события 1787 — 1789 годов, они все-таки были далеко не всесильными. То классовое устройство общества, которое они хотели сохранить, само было причиной устойчивого противодействия народа.

Захваты земли бедной частью населения, мятежи из-за нехватки продовольствия и другие общественные беспорядки с применением насилия происходили на протяжении XVIII столетия почти во всех штатах и в прежней колонии. Подобные брожения народа укрепляли намерение авторов Конституции создать сильную централизованную систему правления. Но это же намерение устанавливало предел тому, что они могли сделать. Делегаты не сделали ничего в интересах народа, скорее — как это было с Биллем о правах — они очень неохотно пошли на демократические уступки, да и то — под угрозой восстания народа. Они сопротивлялись, как могли, и неохотно уступили лишь в том, что, по их мнению, сделать было просто необходимо, и не из любви к демократии, а из страха перед ней, и не из любви к народу, а из благоразумного желания избежать нарушений общественного порядка и мятежей. Поэтому Конституция была результатом не только классовых привилегий, но и классовой борьбы, которая продолжается и усиливается по мере роста корпоративной экономики и усиления системы власти.

Обычно широко пропагандируется мысль о том, что правительство Соединенных Штатов Америки является нейтральным арбитром, возвышающимся над обществом, свободным от классовых антагонизмов, которые осаждают общество в других странах. Правда состоит в том, что наша история была отмечена напряженной и зачастую ожесточенной классовой борьбой, и в этих конфликтах правительство подчас занимало далеко не беспристрастную позицию, а действовало в основном на стороне большого бизнеса.

Господство высшего класса в общественной жизни страны, так характерное для поколения отцов-основателей, продолжалось в течение всего XIX столетия. Однако уже в 1816 году Томас Джефферсон выражал недовольство «плутократией корпораций, которые… бросают вызов законам нашей страны»[112]. На протяжении 1830-х годов, названных периодом «Джексоновской демократии» или, по общему мнению, «эрой простого человека», финансовые воротилы оказывали господствующее влияние на дела нации. Ключевые назначенцы президента Эндрю Джексона почти поголовно были выходцами из числа богатых, и его политика в вопросах торговли, финансов и использования правительственных земель отражала интересы этого класса[113].

В 1845 году в Нью-Йорке, Балтиморе, Новом Орлеане, Сент-Луисе и других крупных городах 1% самых богатых людей владел львиной долей богатства, в то время как треть всего населения жила в условиях крайней нужды. Нищета и скученность населения вызывали вспышки холеры и эпидемии тифа, когда богатые покидали города, а бедные оставались и умирали. Многие из обнищавших людей пристрастились к алкоголю и наркотикам (в основном — к опиуму). Сообщалось, что в некоторых районах было больше наркоманов, чем алкоголиков. Девушки-подростки трудились с шести утра до полуночи за мизерную зарплату. Дети девяти- и десятилетнего возраста напряженно работали в рабочие смены, длившиеся по четырнадцать часов, и засыпали прямо у машин. Они страдали от недоедания и болезней[114]. В речи перед участниками конференции «Механизация производства и рабочий класс» в 1827 году один рабочий жаловался: «Нас угнетают со всех сторон, мы тяжело работаем, производя все необходимое для удобной жизни других, а сами получаем за это мизерную зарплату»[115].

Во время трудовых конфликтов в промышленности «первый народ страны» (американские индейцы) отважно боролся против экспроприации своих земель и уничтожения своих людей — процесса, который начался с появлением в начале XVII века первых европейских поселений и продолжился резней мужчин, женщин и детей племени сиу, которую совершили федеральные войска в 1890 году в поселке Вундед-Ни.

Вопреки официальной точке зрения о том, что в стране не было классовых конфликтов, классовая борьба в Америке в XIX веке «имела такой же ожесточенный характер, как и во всем остальном индустриальном мире»[116]. После спорадических бунтов и забастовок первых десятилетий века, в 1870 году произошли забастовки железнодорожных рабочих, за которыми последовали восстания фермеров и крупные забастовки в промышленности в период с 1880-1890-х годов.