продолжать сопротивление. Правда, в тот же день явилась к генералу депутация от торговцев с обещанием, что завтра прибудут все старшины и сдадут город, но из ближних саклей стрельба продолжалась, на всех улицах и перекрестках снова появились заграждения, сообщение между отрядами прервалось. Наконец стало известно, что на базаре собралось 15 тысяч защитников, которые поклялись умереть. Одно время даже положение Черняева было опасно, потому что он разослал свои войска, оставался у ворот лишь с конвоем из 8 человек. Всем отрядным начальникам было послано приказание собраться к Камелакским воротам. Отсюда Черняев посылал в разные стороны небольшие команды, встречавшие самое ожесточенное сопротивление, кажду саклю приходилось брать штыками, были случаи что 1–2 человека бросались с айбалтами (топор на длинной рукоятке) на целую роту и умирали на штыках. Артиллерийский сотник Иванов[11] был выслан с 50 солдатами очистить улицу, которая вела к главному кошу (базару). Иванов взял первую баррикаду, причем овладел орудием. Не успели солдаты ее разобрать, как осыпали картечью из второй баррикады, там за арыком стояло 2 пушки, ближние двухэтажные сакли обстреливали это место перекрестным огнем. «Ура!» – крикнул Иванов, бросился сам, за ним побежали солдаты— овладели и 2-й баррикадой. К сожалению, храбрый сотник получил контузию, его место занял Макаров. Общими усилиями удалось вторично очистить все улицы. Выдвинули от ворот в целую версту внутрь города артиллерию и открыли огонь гранатами (граната— разрывной снаряд), отчего во многих местах начались пожары. Мало-помалу они слились в широкую дугообразную полосу огня, которая отделяла от неприятеля весь отряд Черняева, собранный к ночи у Камелакских ворот. Все были измучены до того, что с трудом передвигали ноги: предыдущую ночь никто не спал, целый день на ногах – в огне или рукопашном бою да еще под палящими лучами туркестанского солнца.

Отряд расположился тесной кучкой впереди ворот, густая цепь стрелков с сильными резервами расположилась ближе к саклям небольшим полукружием. Под ее прикрытием солдаты поели горячей пищи и уснули. Ночью неприятель пытался уничтожить наш отряд, то небольшими партиями он пытался проскользнуть сквозь цепь, то кидался толпой, но каждый раз попадал под пули наших стрелков. Прошла тревожная ночь, наступил рассвет. Сопротивление еще продолжалось, однако, не с той уже силой, очевидно, ташкентцы потеряли веру в успех. При всей своей многочисленности они все-таки оказались слабы в каждом отдельном пункте, нападали ли, или защищались. Везде храбрость и искусство брали верх над численностью. В этот день Краевский еще раз прошел весь город, сбил встречные баррикады, взорвал цитадель и благополучно вернулся в отряд. Улицы были окончательно очищены. Перед закатом солнца явились посланные от аксакалов[12] (старшины) объявить, что завтра непременно они явятся сами. Действительно, 17 июня рано утром аксакалы и почетные жители города, собравшись к Камелакским воротам, смиренно передали судьбу своего города во власть Черняева и подчинились всем его требованиям. Черняев приказал доставить всю артиллерию и ручное оружие. Город успокоился, население принялось за свои домашние дела. В наш лагерь было доставлено 63 орудия, около 2 тысяч пудов пороха, до 10 тысяч снарядов, кроме того, множество оружия. Потери же наши, сравнительно с таким громадным успехом, по числу были ничтожны: 25 убитых до 90 раненных – что возможно только в Азии.

Черняев один, без конвоя, в сопровождении старшин, отправился через самые населенные части города в бани. Жители были поражены смелостью русского генерала, с изумлением они глядели, как тихо и спокойно едет победитель, еще вчера державший в страхе окрестности Ташкента, теперь он раскланивается направо и налево, мирно вступает в жилище старейшего муллы Хаким-ходжи, принимает от него угощение, ласково с ним беседует. Ничего подобного с тех пор, как стоит Ташкент, они не слыхали и не видали. Возвратившись таким же порядком в лагерь, он отправил в столицу свое донесение, которое заканчивалось следующим образом: «С покорением Ташкента мы приобрели положение в Средней Азии, собранное с достоинством империи и мощью русского народа».

Прошло 25 лет, тревоги войны давно забыты, край успокоился, русская власть утвердилась прочно на всем обширном пространстве туркестантских владений. За это короткое время точно из-под земли вырос в Ташкенте новый, русский город – обширный, богатый, нарядный. В нем более тысячи домов европейской постройки, утопающих в зелени густых садов, большие магазины, гостиницы, казармы, для прогулок – общественные сады. С раннего утра туземцы-разносчики выкрикивают свои товары уже по-русски, в праздничные и царские дни раздается торжественный звук колоколов, призывающий православных людей в храмы Божии. Когда же спадет полуденный зной, щегольские коляски снуют по широким мощеным улицам, обсаженных рядами рослых тополей… В эти времена мира и тишины возвращался как-то в Ташкент из далекой поездки один из его почетных обывателей, переживший осаду города, помнивший старые порядки. Ночь была тихая, звездная, но безлюдная – кругом бесконечная степь. У арыка ташкенец Искандер-хан догнал женщину-единоверку с маленькими детьми. Она несла на голове корзину с хлопком. Очевидно это бедная вдова. Ташкенец придержал лошадь и спросил: «Куда ты, одинокая, идешь и как ты не боишься пускаться в путь ночью по такой пустынной местности?». Бедная женщина отвечала: «Я собрала днем немного хлопка, теперь спешу на базар, чтобы купить на эти деньги муки. Я знаю, меня никто не обидит, иначе не пошла бы в эту темень». Такой ответ успокоил ташкенца. «Хвала Аллаху!» – подумал он про себя, – дождались мы времен, когда даже бедная вдова идет одинешенька по безлюдной степи! И сам я еду в ночной тишине, не боясь разбойников. Прежде не только что женщиной, но и вооруженному мусульманину, на добром коне, нельзя было отважится ехать одному да еще ночью». Подумав это, ташкенец слез с лошади и вознес ко Всевышнему усердную молитву за Государя Императора, под покровом которого мусульмане наслаждаются полной безопасностью. Так рассказывал об этом событии сам ташкенец.

Зарявшан, или Златоносная долина

Если четырехугольный стол обставить кругом двумя рядами стульев с высокими спинками, то получится нечто похожее на «крышу мира», Памир, что возвышается на границе наших владений с Китаем и Афганистаном. Это приподнятый кусок материка, который со всех четырех сторон окружен снежными кряжами высочайших гор – страна ледников, водопадов, каменистых гор, изрытых трещинами. В ее глубоких долинах шумят и брызжут реки Мургаб, Гунт и Пяндж, питающие Аму-Дарью. Тут на Мургабе, как грозный страж нашей границы расположен памирский пост, примерно на высоте версты. Укрепление возникло недавно, когда, с