сам, а через соседа-купца. Этот последний возьмет себе за труд небольшой процент, но всегда скажет настоящую цену, он ваше доверенное лицо, «уакиль», и постыдится солгать. Таджик легко меняет предмет своей торговли: сегодня он, например, сидит за красным товаром, завтра торгует железом, на что больше спрос, за то он и берется. Дети богатых купцов или же мулл почти всегда продолжают занятия своих отцов. Дети мелких торговцев, ремесленников или земледельцев при первом удобном случае стараются выйти в люди, т. е. сделаться муллой или мурзой. Узбеки смотрят на таджиков свысока, обзывают их сартами, но таджики не обращают на это внимания. «Узбеки», – говорят они, – «без нас не могут жить, а потому мы их держим в руках. Они неучи, даже сами не могут думать за себя. Мы им даем одежду, учим, что и с чем лучше съесть, как прилично одеваться, учим их в школах, даем судей, мулл, святых, учим их мастерствам и снабжаем всяким товаром». Узбеки же предпочитают военную службу, как более выгодную, особенно в прежнее время, в пору силы и славы Бухарского эмира.

Местопребывание эмира – город Бухара, «шериф», или благородная, как ее величали на монетах, отличается от прочих городов долины тем, что имеет много двухэтажных саклей, зато эти сакли стоят еще теснее, улицы такие же кривые, узенькие, как и везде. Вместо садов, украшающих прочие города, здесь обилие кладбищ, жилища мертвых и живых перемешены. Живые теснятся в низких грязных конурках, слепленных из глины, мертвые покоятся в могилах, сложенных из обожженного кирпича. Бухара издавна славится своими базарами, своей торговлей, ее купцы объезжают самые дальние рынки Азии и России. Для склада товаров выстроены щегольские караван-сараи, в которых, как, например, в русском, может вмещаться по 2 тысячи и более верблюдов.

Бухарская школа

Русские товары с давних пор нашли здесь выгодный сбыт. Зайдите в «Даван-беги», так называется один из лучших городских прудов, обсаженный деревьями, в тени которых расположены чайные лавчонки: тут воочию кипят русские самовары, на полочках расставлены наши чайники, чашки, висят на гвоздиках те же расписные подносы. Если завернете в дом к бухарцу – встретите, кроме посуды, яркие сундуки, окованные железом, со звонкими замками, небольшие головки сахара, приготовляемые собственно для подарков, на дверях увидите наши замки, петли и т. п. Сам бухарец одет в халат из русского ситца, обут в сапоги из русской кожи, пашет он землю русским железом, бухарский солдат вооружен тульским ружьем и пистолетом. Сама Бухара фабрикует прекрасные бумажные полосатые материи («аладжи»), кожаный товар с тисненными узорами и шелковые платки, ткань которых «похожа на паутину». Кроме торговли, Бухара гордится своими школами, своей ученостью. Сюда являются ученики не только из Персии, Индии, Афганистана, но даже из поволжских губерний. Изучив священные книги Пророка и его последователей, ученики повязывают себе головы тюрбанами и, возвратившись восвояси, становятся муллами, учеными. Бухара считается самым правоверным городом во всем мусульманском мире, нигде, говорят, так не крепки обряды, нигде муллы и монахи (ишаны) не пользуются таким почетом и властью. Бухара – учитель. Еще до восхода солнца улицы покрываются неумытыми, сонными людьми, бегущими в мечети, чем собственно и начинается день в столице эмира. Эта беготня поднимает на ноги всех собак, исхудалых и вечно голодных. Вместе с собаками просыпаются прокаженные, которым живется не лучше собак, несчастные прозябают где-нибудь в закоулках или жалких палатках, никто о них не заботится и чтобы не умереть с голода, они должны просить милостыню. По мере того, как солнце поднимается, улицы Бухары все более и более оживляются. Народ толпами возвращается из мечети, со всех ворот проникают в узкие кривые улицы кучки ослов, навьюченных дровами, хлебом, травой, большими горшками с творогом или молоком. Громкие понуканья погонщиков, крики продавцов и покупателей сливаются со страшным ревом ослов. В этой толчее так и кажется, что все полетит на землю, дрова обольются молоком, трава перемешается с творогом, хлеб с углями – нет, все обходится благополучно, хотя иногда доходит до драки. После молитвы бухарец непременно должен выпить чашку чаю. Они пьют кирпичный чай, с молоком или же бараньим жиром, причем накрошат в чашку столько хлеба, что получается месиво. Бухарец и днем не может равнодушно пройти мимо чайной, чтобы не присесть хоть на часок. Нужно сказать, что у каждого бухарца висит на поясе «кошбаг», кусок кожи, разрезанный на полоски, к которым привязывается пара ножей, зубная щеточка, сумочка для денег, мешочек с чаем, разная мелочь. По цене этих вещичек судят о достатке и образованности их хозяина. Так, вот, входя в чайную, бухарец передает щепотку своего чая, чтобы платить только за теплую воду. Днем чай пьется жидкий, без сахара, с двумя-тремя лепешками. Дуть на чай считается неприличным, даже грехом, почему надо плескать горячий чай в чашке, пока он не остынет и делать это надо умеючи, иначе назовут невеждой. После чая всем посетителям подаются в виде лакомства вываренные листочки: каждый берет столько, сколько может захватить двумя пальцами.

Вот засновали по улицам носильщики с товарами. Это значит открывается базар. Товары ежедневно по вечерам убираются, а поутру снова выносятся. Медленно и важно проходят вереницы навьюченных верблюдов. Смотря по лаучам можно узнать, откуда и какой товар прибыл: из Индии и Афганистана приходит чай, красильные вещества, москательный товар, глиняная посуда, книги, дорогая ткань «кабули»; из Персии – книги, оружие; из Мерва также оружие; из Герата – нежные фрукты, шерсть… Прежде чем товар успеют распаковать, уже начинается торг: афганцы, персияне, таджики – купят ли не купят, но накричатся вдосталь, чуть не до драки. Пока базар в полном разгаре, ученики высших школ сидят в медресе, а мальчишки за букварями. Эти маленькие школы помешаются по середине базара, окруженные десятком кузниц, где с утра до ночи медники колотят здоровенными молотками. Учитель и детишки, надрываясь от крика, сидят красные как раки, только по их раскрытым ртам да по набрякшим жилам можно догадаться, что они учатся.

Около полудня, как базар, так и улицы, немного стихают, это час омовения и молитвы, после этого город уже ненадолго оживает, бухарцы работают утром, только евреи и индусы работают до темноты. Евреи занимаются преимущественно окраской шелка. За 2 или 3 часа до захода солнца зажиточные бухарцы отправляются в монастыри («ханки») послушать проповедь, многие из них умиляются душеспасительной беседой, вздыхают, пыхтят, того требует приличие, но нисколько не становятся лучше: все лицемерят и это никому не ставится в вину.

Не успеют последние