Глава третья

Возвращаясь к себе тем же вечером после яичницы, думал Макогонов, складывал и вычитал — пока путаница выходила. Детали, детали. Люди. Каждый занимал позицию на игровом поле. Пока было не ясно Макогонову, кто сделает первый ход — с кого начнется движение. Тогда будет легче. Пешки можно пропустить для отвода глаз, зато крупные фигуры, заманив в ловушку, уничтожать безжалостно.

Добравшись до расположения взвода, хотел уже Макогонов идти спать, но шорох и голоса в сержантской комнате привлекли его внимание. Он показал кулак дневальному. Подошел к двери и прислушался. А потом резко потянул дверь на себя. Дверь оказалось закрытой. Со всей силы вдарил Макогонов ногой по двери, да попал больным пальцем. Взвыл от боли, распаляя себя еще больше. Открылась дверь. Посреди комнаты вокруг стола с разной едой и закусками сидели сержанты. Тимоха, спрятавшись за громадину Пашу Аликбарова, моргал испуганно, шкодливо воротил взгляд.

— Аликбаров, кто разрешил?

Паша затравленно озирался. Усков прятал руки под столом.

— Усков, давай не прячь.

Усков медленно потянул руки из-под стола, и выставил на стол литровую бутылку водки. Тимоха горестно вздохнул.

Макогонов взял бутылку.

— Что, Тимофеев, вольницу почуяли, страх потеряли? С каждого по пять тысяч в кассу, это раз. И два…

С этими словами Макогонов, размахнувшись, вдарил пузатой бутылкой по железной трубе в косяке двери. Хлопнуло. Рассыпавшись по полу, жалобно дзынькнули осколки. Полилось под ноги, запахло соответствующе. Бросив прямо на стол в закуски горлышко с «розочкой», обтер Макогонов руки о брючины.

— Усков, ты принял оружие Мельника?

— Так точно.

— Утром ствол на осмотр. Если хоть пылинку лишнюю найду или смазки будет не в норме, еще по пятьсот рублей с каждого.

— А почему с каждого? Тащпол…

— Ты, Тимофеев, видно, не понял. Значит, с тебя в кассу еще тысяча рублей. Будем восстанавливать утерянную в ходе беспробудного пьянства остроту восприятия приказаний командования.

— Так мы ж и не пили. Только хотели по пять капель по поводу, — стал давить на жалость Тимоха. — У Паши день рождения.

— Еще тысячу.

— Виноват. Так точно.

— Спокойной ночи, товарищи сержанты.

За Макогоновым осторожно прикрыли дверь.

— Попили, бля. Паша, ты дневального предупредил?

— Предупредил. Сгною.

— Пять тысяч! — «верещал» Усков. — Ну, тормоза!

Довольный произведенным эффектом, Макогонов направился к себе.

Первым дело, как улегся, стал размышлять про доллары.

Пока они со Штурманом мотались на подрыв, Валера Тополев провел легкую беседу с сынком председателя — сыграл примитивно в «хорошего полицейского». Тот сразу «колонулся», что деньги получали они с папой от продажи совхозных баранов. Последний раз продали неделю назад большую партию, голов тридцать. Баранов сами не выращивали, привозили из Дагестана. Дешевле выходило. Там темные дела, экономические махинации. Но до этого разведке дела нет. Кому продавали совхозных баранов — вот вопрос. Второе — еще двести долларов нарисовались. И «нарисовал» их все тот же бедолага Мельник. Две сотенные бумажки, что принес Мельник, были напечатаны на том же станке, что доллары председателя. Но самое интересное — и это особо важно, — что у эмиссара Хамжеда изъяты фальшивки точно такого же образца и качества. Налицо устойчивый трафик. Канал поставки боевиками налажен и отработан. Хамжед не первый и не последний ходок из-за «бугра». Интересное складывается трио: Малика, Мельник, вор Ибрагим. Что еще за вор такой? Пощупать его нужно. Загадочная личность — скорее всего, работает на две стороны. Воры, понятия, бараны… Чертовщна! Мельник… Мельник вляпался. Это понятно. Мельнику теперь так: повезет — не повезет. Норгеймер почерк сразу просек. Круто Мельник взял, сразу на пятую скорость включился. Малика… Карамзин вышел на таксистов через нее. Ибрагим… Ибрагим спас раненого сапера. И он же дядя этой самой Малики. Интересно, у них что, всех девочек в роду Маликами называют? Вот уж точно чертовщина. Но есть еще четвертый. Есть, сукин кот! Этот сукин кот прорисовался четко и теперь никуда не денется. А раз так, то надо его крутить-вертеть и даже расцеловать в заднее место, если понадобится. Счеты сводить — это потом. Саввина будет работа.

Уже засыпая, мелькнула в голове мысль, что кафе «у Малики» — это несерьезно — так, случайный приют для нищих и шутов.

К Ибрагиму поехали утром вдвоем со Штейном. Штурман остался «докалывать» Хамжеда. Валера Тополев разбирался с баранами председателя.

Еще до построения вернулись с инженерной разведки саперы. Казак гордо сидел на башне, у его ног валялся снаряд от саушки.

Норгеймер вошел вслед за Макогоновым в штаб.

— Нормально? — спросил Макогонов. — Там?

— Там, — ответил Норгеймер. — Копейка в копейку, как сказано было, нашли.

— Кто нашел?

— Казачков.

— Это хорошо. Ты, ступай, Славик, только язык прикуси.

Норгеймер сделал вид, что обиделся. Макогонов улыбнулся про себя: уважал он сильно крепких командиров и смелых людей: «Пьет только, щучий сын!»

Мельник в комендатуре показался сразу после построения, когда разошелся с плаца народ. Тимоха с Пашей были тут же недалеко, пока Макогонов говорил с Мельником. Мельник скоро заторопился прочь за синие ворота. Паша с Тимохой вышли следом, проследили до КП. Паша заметил, как Мельник сел в черную «Волгу».

— Сел? — спросил Тимоха.

— Сел, — ответил Паша.

— Пруха Мельнику.

— С какой стороны посмотреть.

— Ты, Паха, номер срисовал?

— Еще в прошлый раз, — сказал, а потом вздохнул Паша с сожалением и болью несказанной: — Тимоха, я тебе пять «штук» никогда не прощу. Дневальный твой тормоз.

— Мой? Ты ж договаривался! Водки жаль. Как лохи запалились.

Раскрылись ворота. Паша с Тимохой прыгнули на броню. Лодочник, высунувшись из люка БРДМа, орал:

— Ну что, смертнички…

Макогонов пяткой по шее. Следом за «бардаком» выехала белая «шестерка» с тонированными стеклами.

Ибрагим жил в районе Старой Сунжи, в частном секторе.

На блокпосту у смоленцев Макогонов переоделся в гражданское и, забравшись в «шестерку» на заднее сиденье, спросил:

— Гранаты взяли?

За рулем был сержант Усков. Штейн тяжело вздохнул:

— Николаич, проверено.

— Береженого Бог бережет. — Макогонов нащупал в кармане рифленую «эфку».

«Бардак» с остальными сержантами и Лодочником остались ждать на блокпосту. Усков выруливал с проспекта на кривую улочку. Штейн рассуждал:

— Ты пойми, Николаич, ведь Ибрагим человек с понятиями. Он старой советской закалки вор. Отсидел лет двадцать пять. Ему при Советах прилично жилось, он положение имел. А эти пришли — чего они ему? Они старые законы и воровские в том числе порушили, а взамен что дали? Идею национального освобождения? Все это туфта голимая. Люди с головами понимали. Ибрагим тоже понимал. Он с первой войны сотрудничал с федеральной властью. Идейный. Хотя свой интерес тоже имел: ему наши и денег подкидывали, и жратвы в самые тяжелые годы. Он же человек