Для проституток из нашего города приезд больших шишек всегда становился сущим праздником, потому что большие шишки привозили с собой целую толпу разного люда – помощников, охрану, журналистов и тому подобное, которые, конечно, не брали с собой своих жен. Все эти мужчины жаждали одного – отдохнуть от семейной рутины, «оторваться», как говорят в народе. Глядя на все это, говорила Мэй-Анна, невольно начинаешь задумываться, что должны представлять собой их жены, хотя сама она никогда ничего не имела против законных жен. Просто, говорила она, если бы не законные жены, из-за которых озверелая мужская толпа осаждала заведения на Аллее Любви, они бы все там остались без работы.

Я даже помню то место, где она нам это сказала, – мы тогда пили кофе в баре «Продигэл Вэлли», что на Норф-Мэн, который мы в шутку называли «Проглотил и Вали». Но только мы никуда не торопились, пили свой кофе, а Мэй-Анна вместо кофе заказала чай, она считала, что так элегантнее. Когда мы с Виппи Берд спустя годы навестили ее в Голливуде, она повела нас пить кофе в один ресторан, зал которого был украшен розовыми уточками и пальмовыми листьями. Официантка принесла кофе, но Мэй-Анна прощебетала своим тоненьким птичьим голоском: «Ох, не будете ли вы так любезны принести мне чай вместо кофе?» Она всегда говорила: «Не будете ли вы так любезны», даже еще до Голливуда. Мы с Виппи Берд тоже переняли от нее эту манеру и стали выражаться примерно так: «Не будете ли вы так любезны подать мне вон ту баночку пивка?» или: «Дорогой, когда пойдешь пить пиво, не будешь ли ты так любезен купить мне по дороге рулон туалетной бумаги?»

(«Эффа Коммандер, не будешь ли ты так любезна придерживаться темы, – говорит Виппи Берд, – ты слишком легко отвлекаешься, а это признак того, что ты постарела». Но я ненамного старше тебя, Виппи Берд, и когда ты на кого-нибудь показываешь пальцем, не забывай, что, может статься, другие будут показывать пальцем на тебя.)

Так вот, все эти государственные служащие и иже с ними выстроились в очереди перед борделями на Аллее Любви, и у Мэй-Анны, которая все еще служила у Нелл Нолан, наступило горячее время. Одним из ее новых клиентов был коротышка с прической а-ля Ричард Дикс и тоненькими усиками, какие носят люди, не вызывающие доверия.

Однажды Мэй-Анна напрямую спросила его, чем он здесь занимается. Он ответил ей, что работает оператором в группе «Муви Ньюз» и что они снимают приезд Рузвельта в Бьютт для киножурнала новостей. Может быть, он думал, что от такой сногсшибательной новости у нее голова немедленно пойдет кругом, но мы тут не такие уж простушки, и даже мы с Виппи Берд не клюнули бы на такую чепуху, не говоря уж про Мэй-Анну, которая кое в каких вещах была много опытнее нас. «Ах ты господи, – ответила Мэй-Анна, – губернатор отбыл сегодня в час дня. Ты что, опоздал на поезд?»

Коротышка дернулся и начал убеждать ее, что не соврал ни слова, что они делают материал для киножурнала и что их группа задерживается на день-другой для окончания съемок. «Ну, раз ты так говоришь…» – протянула Мэй-Анна. Чувствуя, что ему не верят, он все продолжал убеждать ее, а Мэй-Анна поддакивала таким тоном, от которого он только больше заводился, при этом, однако, не забывая делать свое дело – ну, вы понимаете, о чем я.

Разумеется, он сам по себе ее нисколько не интересовал – заплатил за визит, дал чаевые, ну и все, ну и порядок, но этот коротышка уже завелся настолько, что не мог уйти просто так, не убедив ее, что не врет. Он заявил, что если она придет к восьми утра в «Финлен», то увидит, как они устанавливают камеры. Мэй-Анна ответила, что ее рабочее время кончается ненамного раньше и в такой час она не проснется. Тогда он предложил прийти в полдень и обещал, что если она придет, то они снимут ее для киножурнала. Забыв, что его время вышло, он все настаивал, и Мэй-Анне пришлось согласиться, потому что Нелл Нолан уже стучала в дверь.

Чего мы с Виппи Берд до сих пор не понимаем, так это зачем Мэй-Анна вообще пошла на эту встречу, – то ли она ему и вправду поверила, то ли хотела как-то еще подшутить над ним. Виппи Берд говорит, что Мэй-Анна рассчитывала, что этот тип угостит ее обедом в ресторане, и поэтому принарядилась. Уже в то время она умела со вкусом одеваться и нисколько не походила на проститутку, хотя многие люди в «Финлене» хорошо знали ее.

Позже она рассказала нам все до малейших подробностей. Когда она появилась, этот человек стоял на улице перед «Финленом» рядом с тремя другими, суетившимися вокруг огромной кинокамеры на треноге, окруженной ширмами и изгородью из веревок, и при виде ее с него чуть не упали штаны. Они снимали виды вверх и вниз по улице, а Мэй-Анна как раз поднималась по улице по направлению к ним, издали протянула ему руку и сказала: «Здравствуйте, рада вас видеть».

Она была вся в белом, как в тот день, когда впервые причащалась в ЦСП, и это выглядело весьма необычно, потому что в Бьютте никто не носил белого из-за постоянной грязи и копоти. Но удивительнее всего то, что это зрелище поразило человека с усиками и его команду, которые, по идее, должны были уже привыкнуть к виду кинозвезд во всем белом и с белыми сумочками в руках. Дело, конечно, было не в одной только одежде, а в самой Мэй-Анне. Встречаясь с ней почти ежедневно, мы с Виппи Берд сами не заметили, как за четыре года, проведенных на Аллее Любви, она из девочки-подростка превратилась в красивую молодую женщину.

Люди у камеры смотрели на нее как на видение, а человек с усиками, выпятив грудь, словно павлин из Коламбия-Гарденз, взял ее руку так почтительно, словно перед ним была Фэй Рей, а не шлюшка с Аллеи Любви.

– Рад, что вы пришли, – ответил он, а затем прошептал: – Не будете ли так добры напомнить мне ваше имя?

При этих словах Мэй-Анна готова была послать его куда подальше, но она была прирожденная актриса, поэтому она только улыбнулась, не открывая рта, чтобы не показывать ему своих кривых зубов, и промурлыкала: «Марион Стрит». К тому времени она научилась делать это вполне профессионально.

Ей нравилось, когда мужчины лезли вон из кожи, чтобы ей угодить, так что ей сейчас было так же приятно, как и этому мужчине, имени которого, по ее словам, она так и не узнала. В берете и с усиками, этот человек был вылитый кинорежиссер, какими их показывают в кино. Он показал ей большую камеру, которой снимали кинохронику, и прочее оборудование, разбросанное рядом на тротуаре. Но для нашего города он выглядел странно и даже глупо, поэтому прохожие останавливались и со смехом наблюдали за ним.

Знаете, это как несчастный случай – один остановится, и через минуту вокруг уже целая толпа зевак, так что через десять минут вокруг Мэй-Анны и человечка с усиками уже толпился народ. Одни потешались над ним, другие таращились на Мэй-Анну, как вдруг к ней подошла маленькая девочка и попросила автограф.

Мэй-Анна была поражена этим так, словно ей протянули тысячедолларовую купюру, а не кусок старого конверта, и нагнулась, чтобы получше рассмотреть, кто это трогает ее за ногу. Это оказалась всего только девочка лет пяти, а позади нее стояла ее мама, которая приветливо улыбалась Мэй-Анне и тихонько подталкивала дочку в спину по направлению к ней. Мэй-Анна приняла все это за шутку, но все же написала на конверте: «С любовью, Марион Стрит». Конечно, была вероятность, что мамаша узнает ее и в гневе порвет конверт на клочки, но, напротив, она взяла его и вежливо поблагодарила. Потом автограф попросил еще кто-то, потом еще – Мэй-Анна говорила, что таких в этой толпе оказалось по крайней мере человек шесть или семь.