– Ладно, будь по-вашему. Цена как обычно.

– Ха! – воскликнул Вик. – Мы не оплачиваем пробы!

– Цена как всегда – десять долларов за час, – повторила Мэй-Анна. – Можешь сам снять комнату, или пойдем ко мне – в номера Нелл Нолан на Аллею Любви.

Я думала, что от удивления у него сейчас вывалится челюсть, что, как сказала Мэй-Анна, вполне могло случиться, потому что она у него была вставная. Он расхохотался, хлопая по столу ладонью.

– Шлюха! – вскрикнул он во весь голос, и я обрадовалась, что в этот час посетителей не было. – Ну-у-у, здорово ты меня провела!

– И деньги вперед, – потребовала Мэй-Анна.

Вик встал из-за стола, все еще продолжая смеяться, и Мэй-Анна, словно леди, протянула ему руку, чтобы он помог ей подняться.

– А я-то думал, ты добиваешься, чтобы тебя взяли на пробы, – сказал он.

– Точно. И только что показала, что умею играть, – ответила Мэй-Анна.

Вик шлепнул ее ладонью по бедру и закивал утвердительно: «Согласен, у тебя это получается».

Они уже были в дверях, когда я вдруг вспомнила, что он не оплатил свой заказ.

– Сэр! Вы забыли это, – сказала я, показывая ему счет на двадцать центов. Он потянулся к карману, но тут Мэй-Анна что-то прошептала ему на ухо – я до сих пор не знаю, что именно, – и он протянул мне десятидолларовую банкноту и сказал, что сдачи не надо.

Мэй-Анна никогда не рассказывала нам с Виппи Берд о том, что произошло между ними в номере гостиницы, куда они с Виком направились из заведения Геймера, но не требуется большой проницательности, чтобы самой это понять. На следующее утро, когда она вышла проветриться, она сказала нам, что этот Вик похож на Шона О'Фаррела: всякий раз, когда он приступал к важной работе, ему обязательно была нужна новая любовница. Мы с Виппи Берд долго смеялись этой шутке, и хотя в дальнейшем выяснилось, что Вик – это Виктор Москвин, известный режиссер, о котором вы не могли не слышать, мы потом всегда называли его «Шон».

Когда после этого происшествия Мэй-Анна вернулась в свой бордель, мадам Нолан выразила ей свое неудовольствие в связи с тем, что Мэй-Анна целую ночь где-то пропадала, оставив их без «рабочих рук», или чем они там работают, и это в такую горячую пору, когда столько важных гостей жаждет, чтобы их скорее обслужили. Она даже пригрозила Мэй-Анне увольнением, но только угрожать было уже поздно: Мэй-Анна пришла забрать свои вещи и объявила хозяйке, что Вик забирает ее в Голливуд и что они отъезжают немедленно скоростным трансконтинентальным экспрессом.

Мадам Нолан попыталась отговорить ее от этой затеи. «Пойми, он просто использует тебя, – убеждала она Мэй-Анну. – Что за блажь ты взяла себе в голову, милая! Не спеши записывать себя в кинозвезды, все равно он бросит тебя или отдаст кому-нибудь другому, и все будут знать, что ты женщина с грязным прошлым».

– Ну и чем же это отличается от того, что я имею здесь? – спросила Мэй-Анна, и мадам Нолан не смогла ничего ей возразить.

После этого Мэй-Анна сразу отправилась к нам с Виппи Берд, чтобы поделиться этой новостью. Вечером этого дня ее Шон был занят, и она пригласила нас на прощальный ужин в китайский ресторан «Пекин», который мы любили за то, что там были завешенные кисейными пологами отдельные кабинки, в которых было так уютно болтать и смеяться и при этом никто тебя не слышал. Мы с Виппи Берд и до сих пор иногда ходим туда, когда хотим вспомнить старые времена или чтобы отведать креветок под кисло-сладким соусом и китайского рагу с рисом – все за шесть семьдесят пять, включая чай и суп.

Мэй-Анна была возбуждена, и мы с Виппи Берд тоже, только нам с ней было очень грустно.

– За «несвятую Троицу»! – провозгласила Виппи Берд, поднимая чашку зеленого чая, куда добавила джина из бутылки, принесенной Мэй-Анной.

В тот вечер мы и закусили неплохо, и здорово поднабрались.

– Боже мой! – сказала Мэй-Анна, отхлебывая из своей чашки. – Боже мой, я ведь на самом деле ненавижу чай!

– Ты хочешь сказать, – спросила я, – что «несвятой Троице» пришел конец?

– С какой это стати? – возмутилась она. – «Несвятая Троица» пребудет всегда, пока смерть не разлучит нас.

Она еще раз отхлебнула из своей чашки. Виппи Берд высунула голову наружу из-за кисейной занавески и позвала официанта:

– Не будете ли вы так любезны принести еще чаю? – спросила она, и мы все захихикали.

– Ты сказала Бастеру? – спросила я.

Мэй-Анна замолчала и уткнулась в свою чашку, круглую чашку без ручки, на восточный манер, ну, вы знаете. Сейчас в «Пекине» подают чай в обычных кофейных чашках с ручками и пользуются обычными приборами из нержавейки вместо китайских палочек – все для удобства клиентов, чтобы они не роняли жирные куски себе на одежду. Специи к супу тоже подают отдельно, в целлофановых пакетах. Но в те времена там были настоящие китайские чашки, палочки для риса, а официанты и повара были настоящие китайцы, а не одинокие многодетные матери, как сейчас.

– Нет, – выдавила она после молчания, такого длительного, что я сначала даже не поняла и переспросила:

– «Нет» – что?

– Я ему ничего не сказала, не могла! Они с Тони сейчас в Грейт-Фоллз, поехали на неделю и вернутся не раньше воскресенья.

Мы с Виппи Берд промолчали. В конце концов, это ее личное дело.

– Потом, это его не касается, я вправе поступать так, как сама считаю нужным, и не обязана его спрашивать, – выпалила Мэй-Анна.

– Никто с этим и не спорит, – заметила я.

– Речь идет не об этом, – сказала Виппи Берд, – а о том, чтобы вы попрощались, как нормальные люди.

– Я понимаю, черт меня подери! – сказала Мэй-Анна, задумчиво выбирая палочками кусочки мяса из китайского риса. – Я понимаю, понимаю… Но боюсь посмотреть ему в глаза. Лучше пусть он узнает позже сам.

– Он тебя любит, – сказала я.

Она отложила палочки в сторону.

– Я знаю, и я тоже его люблю, хотя и не так сильно, как он меня. Не настолько сильно, чтобы из-за этого остаться здесь, в этом городе, и я никого не полюблю настолько же сильно, как его. Но сейчас у меня есть шанс начать другую жизнь, и я не хочу, чтобы он меня остановил.

– Он и не станет тебя останавливать, – сказала Виппи Берд. – Он позволит тебе все, чего ты хочешь, и если надо, Бастер Макнайт умрет за тебя.

– По крайней мере, тебе нужно оставить ему какую-нибудь весточку, письмо например, – сказала я.

– Конечно. Но что я могу ему написать?

Мы с Виппи Берд переглянулись и пожали плечами.

– Напишите ему вы сами – вы знаете, что ему сказать. Пожалуйста, прошу вас!

– Он поймет, что это написали мы, – сказала Виппи Берд.