Его католическое величество Филипп-Август не меньше симонова обеспокоился тем, как развиваются события на Юге. Клятвы были еще свежи, битвы еще кровоточили в памяти, не осыпалась еще с Монфора позолота почестей. И потому повыдергивал король Франции полторы сотни ленников своих из их владений и отправил вместе с Симоном в Лангедок – во исполнение обетов.

Мыслями о пехоте Монфор пока что себя не заботил – этого добра можно набрать и южнее.

Без пеших, без обоза, без женщин – отряд в полторы сотни конников примчался в Ним, где назначил встречу Гюи де Монфор. Словно из воздуха появился в городе граф Симон, так что в Ниме при виде его аж крестами вокруг себя замахали: не чудится ли? В самом деле, разве дано человеку столь быстро переменять одно место на другое? Иные из Иль-де-Франса до Лангедока по полгода добираются; Монфор же в две седмицы набрал людей и эдакое пространство с ними одолел.

Да только своего брата Гюи и его католического воинства в Ниме Симон уже не застал. Не дождавшись, ушли на Бельгард – малый городишко в нескольких верстах от Бокера.

Бельгард вздумал было сдаться Рамонету, но тут же отказался от этой мысли, едва только завидел золотого вздыбленного монфорова льва.

Все эти новости донесли до Симона в Ниме.

Симон сказал:

– Очень хорошо.

И потащил весь свой отряд в местный собор, к мессе.

Лошади заполонили площадь перед кафедралом. Конюхи, удерживая их, охотно вступали в перебранку с горожанами. Те для такого дела повысовывались из окон. Да только одно было плохо: почти не понимали они наречие друг друга.

Симон с его рыцарями, гремя шпорами, звеня кольчугами, источая едкий запах конского пота, загромоздили нимский кафедрал. По распоряжению графа, епископ исповедал и причастил франков, все полторы сотни.

После этого Монфор тотчас же оставил город и скорым шагом двинулся на Бельгард.

И вот подходит Гюи де Монфор под стены Бокера – а Симона еще нет. Симон в это время только-только приближается к Ниму, о чем его брату пока что неведомо.

С Гюи большое войско – все, кто отозвался и пришел, являя верность клятвам, а таких немало.

В Бокере, конечно, сразу увидели. Как не видеть, когда шли берегом, развернув знамена.

– Мессен, – сказали верные друзья Рамонету, – сдается нам, что это симонов лев надвигается на нас своей оскаленной пастью.

И повелевает Рамонет закрыть городские ворота и поднять на стены котлы со смолой и маслом.

А между тем Гюи разворачивается на равнине перед Бокером и начинает бить рукоятью меча в щит и кричать Рамонету обидное – чтобы тот вышел из города и дал, как полагается, бой.

Рамонет пока что слушает да в монфоровом войске знамена считает. Затем снаряжается сам и велит еще сотне рыцарей снарядиться как для битвы и выводит отряд за ворота. Однако на широкую равнину они не выходят, а вместо того выстраиваются вдоль стен. На стенах ждут арбалетчики и под котлами с маслом разведен огонь.

Время разворачивает свой свиток, виток за витком, а на равнине перед Бокером, кроме пустой перебранки, ничего не происходит.

Слегка подав вперед лошадь, кричит Гюи де Монфор сильным, красивым голосом:

– Эй, Раймончик! Что ты делаешь в моем Бокере?

Рамонет напрягается, пытается отвечать достойно.

– Кто тебе сказал, франк, что это твой Бокер?

– Доблесть моего брата!

– К черту твоего брата, франк!

– Многие пытались, Раймончик, да немногие после того живы!

– Это город моей матери! – срывая уже голос, кричит сын Раймона Тулузского.

Да только разве переорешь Гюи де Монфора?

– Которой? Запутался я в женах твоего отца, Раймончик! Сколько их у него было? Шесть? Семь?..

К вечеру рыцари, истекшие потом под доспехами, отходят в Бельгард.

Рамонет, осипший, скрывается в Бокере.

* * *

К вечеру следующего дня в Бельгард врывается Симон. Его конница грохочет и гремит и опустошает все окрест, как саранча Судного Дня.

Гюи выходит к нему навстречу и без улыбки, крепко, обнимает брата.

– Наконец-то! – говорит он.

И берет Симона за руку и ведет в свою палатку, над которой развевается, дыбясь, золотой лев.

– Вы голодны? – спрашивает он.

– У меня живот болит, – ворчит Симон. – Две недели жрал-срал, с седла не слезая.

– Я скажу стряпухе, чтобы принесла молока.

– Скажите мне лучше, что здесь происходит.

Гюи начинает рассказывать. Ему уже известно обо всем: и о том, как к Раймону прибыли посланцы из Авиньона, и о том, как старый Раймон уехал за Пиренеи, оставив войну молодому, и о том, как Ламберт де Лимуа оказался заперт в цитадели.

– Так что теперь, мессир, Раймончик осаждает Ламберта, а мы осаждаем Раймончика.

– Ох, – говорит Симон, потирая поясницу, – и задница у меня тоже болит. У вас тут есть постель?

Не дожидаясь ответа, идет шарить в братниной палатке. Вскоре находит ворох соломы и вытертую оленью шкуру, все это бросает посреди палатки, подняв тучу пыли, и сверху обрушивается сам.

Гюи стоит над ним, долговязый, как цапля. Молчит. Симон говорит – снизу:

– Что же вы замолчали? Продолжайте.

Гюи начинает перечислять имена сеньоров, которые отозвались на его призыв и явились в Ним.

– Выходит, так, – говорит Симон, – что конница у нас с вами, брат, изрядная, но пехоты не привели ни вы, ни я. Без этого мяса наша превосходная конница увязнет…

– Наберем в окрестных деревнях. Долго ли сунуть мужланам по пике и объяснить, как надлежит бежать подле конных…

Слушая и одобрительно кивая, Симон вместе с тем почесывает в штанах и вдруг, перебив брата, произносит задумчиво:

– Кажется, я кое-что еще отбил себе об это проклятое седло.

– Я напишу Алисе, – с серьезным видом говорит Гюи.

– Завтра попробуем выманить Рамонета на равнину, – говорит Симон и неудержимо зевает во весь рот. – Где эта ваша стряпуха с молоком?..

* * *

Однако выманить Рамонета из Бокера не удалось и Симону. Единственное, что сделал сын бывшего графа Тулузского, – вывесил на стенах, обратив к лагерю Монфора, несколько трупов с отрубленными руками и ногами.

Неподвижно сидя на коне, Симон смотрел на почерневшие куски мяса, облепленные мухами. И молчал.

У Симона было странное выражение лица – грустное, почти нежное. Будто перед ним спало невинное дитя.

Потом Симон повернулся к своему брату и молвил:

– Раймон горько заплачет над тем, что делает сейчас.