Безуспешно пытаясь отогнать, прочь волнующие воспоминания их почти состоявшейся близости, Уэскотт перевел взгляд на дорожную сумку, которая стояла на сиденье рядом с Катрионой. Он сразу подумал, что представился отличный момент выяснить, какие тайны она так сильно хотела скрыть от его любопытных глаз. Однако остатки совести удержали Саймона от такого поступка. Или, возможно, ему просто очень не хотелось быть пойманным за руку. Если Катриона вдруг проснется в тот самый момент, когда он станет рыться в ее личных вещах, словно воришка на рынке Ковент-Гарден, она никогда не сможет вот так же спокойно задремать рядом с ним.

Карету тряхнуло в глубокой колее, и голова Катрионы ударилась о спинку сиденья. Она нахмурила брови, ее изящные веки беспокойно задрожали. Саймон отвернулся и принялся смотреть из окошка кареты на восходящую луну. Нужно было хорошенько обдумать свое дальнейшее поведение. Прежде всего, не следует забывать, что он всего лишь нанятый работник. Следовательно, его не должно заботить, комфортно ли его работо-дательнице.

От нового сильного толчка кареты Уэскотт лязгнул зубами, а Катриона недовольно простонала во сне. Саймон со вздохом пересел на противоположное сиденье. Затем он поднял с колен спящей невесты Роберта Брюса, надеясь, что кот не поранит ему пальцы. Но любимец Катрионы мягко повис у него в руках, словно в нем не было костей. Впрочем, весил он на удивление много.

Уэскотт осторожно положил животное на освободившее сиденье. Сначала кот подозрительно посмотрел на него, но затем свернулся клубочком и даже прикрыл золотистые глаза.

Саймон снял с головы Катрионы шляпку и прижал ее голову к себе. Теперь она опиралась ему на грудь, как на подушку, и новые толчки кареты не могли причинить ей беспокойства. Однако требовательная маленькая шотландка, оказывается, захотела во сне большего. Саймон еще не успел привыкнуть к своему новому положению, как безмятежно спящая Катриона, немного поерзав на сиденье, наклонилась и положила голову ему на колени.

Несколько секунд она скользила щекой по его бедру, стараясь выбрать для себя наиболее удобное положение. Уэскотт молча выругался. Если она и дальше будет так возбуждать его своими движениями, скоро ей станет так же удобно, как если бы ее голова лежала на камне.

Новым движением Катриона обвила рукой бедро Саймона и, наконец, замерла. Розовые лепестки губ сложились в довольную улыбку. Ей не дано было понять, что ее сонное блаженство оборачивалось для него телесными муками. Ласковое теплое дыхание Катрионы обжигало плоть Уэскотта через тонкую замшевую ткань брюк. Это нежданное ощущение восхищало и одновременно терзало его. Саймон поднял взгляд вверх и уставился в потолок кареты. Если таково наказание за его утреннее прегрешение, то у Всевышнего куда более острое чувство юмора, чем можно было предполагать.

Когда карету тряхнуло на очередной дорожной колдобине, Уэскотту пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать. Несмотря на свою репутацию, Саймон никогда не терял контроля и самообладания, особенно если поддаваться порывам страсти не входило в его планы. Возможно, сейчас его просто мучила новизна ситуации — приходилось отказывать себе в праве на желанную женщину.

Уэскотт осторожно убрал локон с нежной щеки Катрионы. Шелковистый волосок обвился вокруг его пальца, словно сработала хитроумно поставленная ловушка.

В эту минуту Саймон понял вдруг: надо что-то предпринять, если он хочет расстаться с Катрионой и уберечься от сердечной раны. Она обещала поделить приданое на двоих сразу после свадьбы. Получив обещанные деньги, он сможет без особых сложностей сбежать от нее. Пусть покинутая жена потом считает его презренным обманщиком, ему на это наплевать. Во всяком случае, до шотландской границы он ее точно проводит. Если же Катриона так упрямо стремится добраться в Северное нагорье и оказаться в долгожданных объятиях своего брата, то пусть тратит на дорогу деньги из своей половины приданого.

Что касается его самого, Уэскотт уже предвкушал, как закроет все вопросы со своими лондонскими долгами. Денег должно хватить и на то, чтобы перебраться в Европу. Ну а на континенте его давно дожидаются гостеприимно распахнутые объятия какой-нибудь темпераментной итальянской графини или смуглокожей красавицы гречанки. А уж в уютной постели своей новой возлюбленной он сможет выбросить из головы Катриону Кинкейд с ее дымчато-серыми глазами и смешными веснушками.

Катриона проснулась, почувствовав, что ее волосы мягко перебирает чья-то рука. Она не стала сразу открывать глаза и лежала тихо, наслаждаясь непривычными ласковыми прикосновениями. В семье дяди все старались вести себя очень сдержанно в проявлении чувств, как это делают истинные англичане. Она вряд ли могла бы вспомнить, когда члены семьи дядюшки Росса прикасались друг к другу или к ней. Конечно, если не считать болезненные тычки и щипки, которые то и дело доставались Катрионе от кузины Элис. В остальном можно было смело утверждать — до нее никто из домашних вообще не дотрагивался.

Катриона чувствовала, как нежная рука перебирает ее рассыпавшиеся локоны, вызывая в памяти давние детские впечатления. Катриона вспомнила, с какой легкостью отец поднимал ее в воздух и сажал себе на шею, словно она весила не больше перышка. Или как брат-озорник ерошил только что заплетенные в косу волосы, чтобы насладиться ее плачем и протестующими криками. Вспомнила, как совсем маленькой сидела в родительском домике возле камина, а мать осторожно расчесывала ей непослушные кудряшки. Часто она так и засыпала на материнских коленях, и тогда папа брал ее на руки и относил спящую в постель.

Катриона вздохнула. С тех пор как английские солдаты ворвались в ее жизнь, разрушили семью Кинкейд, сломали ей будущее, оставив взамен лишь чувство вечно ноющей боли, она в первый раз чувствовала, что находится в безопасности и о ней кто-то заботится.

Мужской голос тихо прошептал ей прямо в ухо:

— Проснись, спящая красавица. Настало время задуматься о настоящей постели.

Катриона в ужасе раскрыла глаза. Она поняла, что ласковая рука, приглаживающая ее непослушный локон за ухом, принадлежит Саймону, а ее щека приникла вовсе и не к подушке, а к мускулистому мужскому бедру.

Когда-то она мечтала вот так лежать на коленях у Саймона. Но в эту минуту Катриона ругала себя последними словами за то, что позволила себе такую степень близости и доверия к этому человеку. Еще хуже, если во сне она ненароком наговорила каких-нибудь глупых и откровенных признаний в своих истинных чувствах. Что-нибудь вроде «поцелуй меня, милый» или «я могла бы в тебя влюбиться».

Катриона резко поднялась и стукнулась головой о твердый подбородок склонившегося над ней Уэскотта, так что искры из глаз посыпались.

— О-е-ей!

Растирая ушибленную челюсть, Саймон озабоченно посмотрел на Катриону:

— Давненько меня так не били в зубы. Пожалуй, со времен моих занятий в боксерском клубе Джона Джексона — того самого знаменитого чемпиона по прозвищу Джентльмен.

— Мне очень жаль.

Изо всех сил, стараясь высвободиться из объятий Уэскотта, Катриона наклонилась и принялась в полутьме кареты искать свою шляпку. Когда ее руки наткнулись на что-то мягкое, раздалось недовольное мяуканье. Роберт Брюс был явно против, чтобы его хватали, как шляпку.