Она взглянула на него искоса, как-то странно, а потом смущенно спросила:

— Ты ведь сегодня не уйдешь? Пожалуйста, не оставляй меня одну.

— Не уйду, — искренне пообещал он, и вправду намереваясь провести с ней остаток вечера.

Он бы многое сейчас отдал, чтобы вновь вернулась прежняя Аня, без загнанного выражения во взгляде, со смущенной улыбкой на губах, вся такая уютная, домашняя, готовая выполнить его малейшую просьбу. Последнее даже уже не раздражало. Скорее, наоборот… Но она сидела, забившись в угол дивана, поникшая, печальная, напуганная, и он, сам не зная зачем, неуверенно произнес:

— Ань, я не знаю, хочешь ли ты это знать, но я нашел твою мать…

Девушка вскинула на него припухшие, покрасневшие глаза и тут же отвела их в сторону. Лоб ее нахмурился, губы скривились. Калинин подумал, что она сейчас заплачет, но Аня просто застыла в одной позе и сидела так долго.

— Ань, — позвал он, обеспокоенный ее долгим молчанием. Нехорошо это, запирать все эмоции внутри, так, кажется, говорила его сестра-психолог. Нужно их «проживать».

— А мы можем туда сходить? — наконец отмерла девушка, заговорила хриплым, глухим голосом: — Ты можешь меня к ней проводить?

— Зачем? — не понял майор.

— Мне нужно свидетельство о рождении забрать, — и, не дожидаясь его ответа, направилась в прихожую.

Пожав плечами, Калинин двинулся за ней следом. Наверное, лучше с ней сейчас не спорить, сделать все так, как она хочет.

Вполне ожидаемо мать Ани обитала в «гадюшнике» еще похлеще того, где совсем недавно жила и сама Аня. Рай для отбросов общества и других асоциальных элементов. Бывшая общага с секциями на несколько хозяев.

Анину маму они с трудом нашли в «элитной» секции. Та делила жилье только с одним соседом — крепким мужиком в тельняшке на удивление непьющего вида. Зато и комната была просторная, не в пример остальным комнатушкам на этаже. Просторная и захламленная. И среди всей этой кучи хлама на кинутом прямо на пол матраце дрыхла мать.

У Ани даже глаза защипало от обиды, когда она увидела эту нечесаную, источающую пары алкоголя женщину, давно уже променявшую близких на пагубную страсть, на хроническое пребывание в пьяном угаре.

— И частенько она так? — спросил Калинин у соседа, невозмутимо попыхивающего сигаретой прямо в комнате.

— Каждый день, — усмехнулся тот. — Сначала во мне искала собутыльника, но безуспешно. Других нашла. Тут их на каждом этаже как тараканов.

— Документов, я так понимаю, здесь никаких нет, — брезгливо оглядел комнату майор, — и искать бесполезно.

Мужик вместо ответа просто фыркнул.

— Ань, пойдем отсюда. Нечего тебе здесь делать, — Калинин потянул за рукав девушку, застывшую над матрасом все в том же мертвом оцепенении. — Пойдем домой.

Она послушно сделала за ним шаг, другой, словно слепой котенок. Мужика-соседа она, казалось, не замечала вовсе. Как будто внутренние настройки сбились, и она «подвисла». Так же «деревянно» спустилась к машине (даже сосед был удивлен ее заторможенным состоянием — зачем-то сопроводил их вниз), и до самого дома Калинина не сказала ни слова. Глядела влажными глазами прямо перед собой, иногда кусала губы. Лишь в квартире молча прошла к окну и, постояв так несколько секунд, закрыла лицо руками. Плечи ее затряслись.

Аня слышала, как Дима прошел за ней следом, остановился где-то за ее спиной. Наверно, ему уже осточертели ее слезы, но у нее совершенно не было сил держать себя в руках. Рыдания накатили удушливой волной и буквально рвались из груди. Ну почему судьба с ней так жестока?! Забирает у нее самых дорогих людей? Брата, отца… И лишь мать продолжает волочить свое никчемное существование и нет ей дела ни до этих смертей, ни до единственной дочери. У нее никого не осталось. Только Дима. И если он выгонит ее, вычеркнет из своей жизни, наверно, и она умрет.

Неожиданно майор притянул ее к себе и крепко прижал к груди. И Аня утонула в его руках, уткнулась носом в ткань его футболки и еще некоторое время лишь тихо всхлипывала. Он размеренными движениями гладил ее по спине, ласково приговаривал: «Все будет хорошо». А она, окутанная его запахом и прикосновениями, затихла и слушала биение его сердца. И ощущала, как у нее кружится голова, и все тело пронзает уже знакомое чувство. Непреодолимое желание быть ближе, прижаться теснее, прикоснуться губами к его губам, познать вкус поцелуя. Каждое движение его ладони по спине обжигало, отдаваясь сладкой дрожью внутри. Все переживания сегодняшнего дня вдруг отступили на задний план, показались мелкими и никчемными по сравнению с этими ощущениями, буквально сводящими с ума.

Аня чуть отстранилась от груди Калинина, подняла на него глаза, а затем, глубоко вдохнув, привстала на носочки, потянулась к его губам. Коснулась их сначала слегка, неуверенно, затем уже более настойчиво, хоть и неумело. Майор смотрел на нее с удивлением, но не отодвинулся и объятий не разжал, и это придало ей уверенности. Вскинув руки, Аня коснулась его плеч, скользнула ими вверх, обняла его за шею. Позволив себе окончательно переступить границы, она запустила пальцы в короткий ежик волос на его голове и продолжила ласкать губами столь желанный рот. И вдруг почувствовала, как его губы раскрылись ей навстречу, и он ответил на ее поцелуй неожиданно страстно. Его губы, такие мягкие и влажные, в один миг накрыли ее, распаляя дыхание, делая его тяжелым и прерывистым, а руки крепче сомкнулись на ее спине. Она не знала, сколько это длилось, но вдруг Калинин, словно опомнившись, резко отшатнулся от нее.

— Не надо, — переводя дыхание и качая головой, твердо сказал он.

— Пожалуйста, не отталкивай меня! — выпалила ему в лицо Аня, снова вцепляясь в него руками, не давая ему освободиться. — Я хочу быть с тобой!

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — глядя ей в глаза, убеждал ее майор, предпринимая новую попытку отнять от себя ее руки.

Ане не понравилось, что обращался он с ней как с маленьким, неразумным ребенком. И во взгляде его застыла то ли нежность, то ли жалость, но никак не страсть. Женщину он в ней упорно не замечал!

У нее еще не было отношений. Плохо одетая, худющая и бледная Аня впечатления на парней не производила. В школе на нее особо не заглядывались, выбирая более симпатичных девчонок, в колледже была та же история, и к своим девятнадцати годам Аня так и оставалась никем не целованной. Ее первый настоящий поцелуй случился сейчас, в этой комнате.

— Я тебя люблю! — смело заявила она, и внутри что-то дрогнуло, полетело вниз. Вот сейчас он засмеется! И тогда, после этого поцелуя и глупого признания ей точно придется уйти — если не Дима прогонит, то она сама не сможет дальше находиться рядом с ним.

Но Калинин смотрел на нее вполне серьезно, перестал высвобождаться из ее рук, позволив пальцам девушки блуждать по своим плечам, шее, прикасаться к легкой щетине на щеках.