– И тому и другому, – с легкой укоризной в голосе сказала она и, как-то растерянно пожав плечами, что смутило меня еще больше, вновь повернулась к двери.

– Рае… – теперь уже я окликнул ее, собираясь сказать про отца.

Но она, сделав вид, что не услышала, вышла за дверь.

– Хотелось бы мне узнать, о чем она сейчас думала, – протянул бывший правитель темных и наполнил бокалы вином.

– Как бы странно это ни звучало, но мне тоже.

Я принял у него фужер и сделал большой глоток, даже не ощутив вкуса.

Встреча с Вилдором не то чтобы растревожила. Скорее, затронула то, что я уже давно прятал в глубине своей памяти. Появление Рае, ее взгляд, пожатие плечами – все это наложилось на воспоминание, и перед глазами вновь появилась кажущаяся беззащитной фигура моей возлюбленной. И вновь прозвучал мой вопрос: «Рае, ты что-то знаешь?»

В тот раз все закончилось благополучно, но осадок остался, каждый раз возвращая меня к мысли, что есть тайны, которые лучше не скрывать от того, кто тебе дорог. И если моя возлюбленная нашла в тот день в себе силы, чтобы открыть мне себя, посвятив в самое сокровенное, то я себе этого позволить не мог.

Ни тогда, ни сейчас, ни… потом.

Наверное, не сказанным словам лучше такими и оставаться.

– Мне кажется…

Договорить я не успел. В дверь постучали, и, когда я дал разрешение, в комнату вошел один из дежуривших гвардейцев.

– Мой повелитель, к вам советник правителя д’Тар княжич Александр и…

Закончить я ему не дал, догадавшись, кто решил составить компанию сыну Леры.

– Пусть проходят.

– Мой повелитель…

И вновь я его прервал:

– Я благодарю княжича и дозволяю ему покинуть дворец. Гостя я сопровожу сам.

Тот склонился и вышел, чтобы через мгновение впустить в кабинет закутанного в черное покрывало мужчину. Вот ведь… стоило только вспомнить!

– Я посчитал, что некоторые вопросы стоят того, чтобы о них знали лишь немногие, – не дожидаясь, когда я уточню, чем обязан его визиту, заговорил Вилдор.

А я подумал, что застань он здесь Рае…

Закираль сказал, что генетические маркеры новоявленного телохранителя Леры принадлежат совершенно иному роду, но с некоторым удивлением добавил, что продолжает ощущать родство с отцом. Вполне возможно, что кровные связи даймонов устанавливаются на более глубоком уровне, чем считалось раньше.

Мне нетрудно предположить, как именно восприняла бы моя жена неожиданную встречу с отцом. Ведь о его настоящей роли в судьбе Дарианы она так и не узнала.

– Это значит, что мы с Элильяром вошли в круг избранных? – Я решил слегка накалить обстановку и, выражая некоторое раздражение, хлестко ударил хвостом по сапогам.

Взгляд Вилдора скользнул вниз, но он тут же вернулся к изучению моего лица. Да и в глазах – все та же бездонная чернота.

– Это значит, что правителю Олейору, его жене и советнику Александру не стоит знать, как дела обстоят на самом деле. У меня есть все основания предполагать, что первый не выдержит осознания того, что угрожает правительнице Лере, она сама посчитает, что обязана отвести беду от тех, кто ей дорог, ну а ее сын воспользуется поводом, чтобы утолить свою жажду к безрассудству.

– Это можно считать признанием в том, что тебе известно значительно больше, чем остальным?

Я знал, что он играл. Я знал, что он тасовал факты, для каждого участника этой игры создавая свою картину происходящего. Но знал и другое – среди нагромождения лжи будут крупицы правды, которые помогут мне разгадать все остальное.

– Ни тебе, ни Элильяру мое признание ни к чему. И ваше уединение тому доказательство.

Он посмотрел на столик, на котором стояло вино и закуски, и взглядом уточнил у меня, позволено ли ему будет воспользоваться моим гостеприимством. Я, не отказав себе в усмешке, кивнул. Предвкушая его дальнейшие действия.

Прежде чем ответить на мое молчаливое предложение чувствовать себя как дома, он с естественной небрежностью расстегнул набиру. Скинув его с плеч, бросил на одно из пустых кресел, оставшись в белоснежном костюме воинов Дарианы: в брюках, заправленных в высокие сапоги, и кителе. Перевязь с великолепным мечом и не менее превосходным кинжалом последовала туда же.

Стоило признать, что удивлять он умел.

Заметив в моих глазах восторг от его выходки, улыбнулся одними уголками губ и без всяких эмоций заметил:

– В небытие есть свои преимущества. Стоило умереть, и из всех правил остались лишь те, что принадлежат тебе самому.

– Именно поэтому при первой возможности ты решил вернуться? – вставил свою реплику Элильяр.

Слова Вилдора прозвучали предупреждением:

– Стабильность меня всегда угнетала.

Он налил в бокал вина и, отсалютовав им в нашу сторону, сделал глоток. Задержал во рту, наслаждаясь вкусом, и качнул головой, словно выражая удовольствие.

– В наших предположениях слишком много «если». И простите за тавтологию, но если быстро не избавиться от большинства из них, слишком высока будет вероятность того, что мы ошибемся. А я не намерен этого допустить.

– Для тебя так важна жизнь Леры? – хмыкнул недоверчиво Элильяр.

Лицо даймона продолжало казаться маской, и я словно бы предчувствовал его ответ. Наверное, потому, что, окажись я в подобной ситуации, мой был бы таким же.

Это наводило на определенные выводы.

При всей нашей любви к интригам было нечто, что пусть и частично, но оправдывало нас. Цели, которые заставляли нас распоряжаться чужими судьбами, всегда были значительно важнее, чем власть для себя или просто личные интересы.

Сейчас же, как мне казалось, речь шла о существовании отнюдь не одного мира, пусть и доказательств этому на текущий момент все еще не было.

– Я, – улыбка Вилдора была настолько холодной и безэмоциональной, что я внутренне вздрогнул (похоже, он только что показал нам истинное отражение самого себя), – как говорят на родине Леры, предпочитаю ставить точки над «и». И если это игра моего сына, я должен его остановить, потому что это был мой промах, моя ошибка. Ну а госпоже Лере просто повезло, что от ее жизни зависит успех этой игры.

У меня были сомнения в том, что он говорил, но я почти поверил его словам. В отличие от его сына, который большую часть своей жизни провел на Лилее, имея возможность развивать свои чувства, Вилдор тысячи лет оттачивал присущие ялтару качества на Дариане. А значит, что я видел у Закираля, не могло быть присуще его отцу.

Я очень сильно заблуждался, когда приписывал Вилдору некоторые особенности, которые назвал бы человеческими.

Похоже, эта же мысль посетила сейчас и Элильяра, ничем иным я не мог объяснить тень растерянности, мелькнувшую на его лице.