Внезапно зазвонил полевой телефон. Пласкат схватил трубку.

– Есть информация, что на полуострове обнаружены парашютисты, – произнес спокойный голос подполковника Окера, – поднимите своих людей, а сами отправляйтесь на берег. Это может быть вторжение.

Через несколько минут Пласкат в сопровождении капитана Лудца Вилкенинга, командира 2-й батареи, и лейтенанта Фрица Зеена выехал в направлении командного пункта – бункера, построенного в высоком обрыве берега недалеко от деревни Сент-Онорин. С ними поехал и Харас. В «фольксвагене» было тесно, и Пласкат вспоминал потом, что в пути никто не проронил ни слова. Его самого больше всего волновал один вопрос. Боекомплекта у его батарей хватит только на сутки. Несколькими днями раньше генерал Маркс, командир 84-го корпуса, который инспектировал батарею, на вопрос Пласката о том, что будет, если вторжение произойдет именно здесь, дал ответ: «У вас будет больше снарядов, чем вы сможете расстрелять».

Проехав через ряд ограждений, они достигли деревни. С собакой на поводке и в сопровождении спутников Пласкат поднялся по узкой дорожке, окаймленной с обеих сторон рядами колючей проволоки, к вершине обрыва, где был спрятан вход на командный пункт. Немного не дойдя до вершины обрыва, майор спрыгнул в узкую траншею, которая вела к входу на пункт. Спустившись по бетонным ступеням и пройдя по извилистому тоннелю, они вошли в помещение, в котором находились три человека.

Пласкат быстро подошел к мощному артиллерийскому биноклю, установленному у одной из двух амбразур. Лучшего наблюдательного поста невозможно было представить: он возвышался более чем на 100 футов над плацдармом «Омаха», на середине места, которое вскоре получит название «Нормандские пляжи». В ясную погоду из бункера можно было просматривать весь залив Сены от оконечности Шербурского полуострова слева до Гавра и даже дальше.

И сейчас в лунном свете перед Пласкатом открылся замечательный вид. Медленно перемещая бинокль, он осмотрел залив. Был легкий туман. Черные тучи иногда расходились, и луна освещала поверхность воды. Не было видно огней. Не слышно подозрительных звуков. Пласкат несколько раз осмотрел залив, но кораблей не обнаружил.

Пласкат отошел от прибора.

– Там все чисто, – сказал он, обращаясь к лейтенанту Зеену. Затем соединился с командиром полка.

– Я собираюсь остаться тут, – сказал он Океру, – может быть, это ложная тревога, но может что-то начаться.

К этому времени на различные командные пункты частей 5-й армии по всей Нормандии продолжали сходиться противоречивые данные. Офицеры во всех штабах пытались оценить обстановку. У них были отрывочные свидетельства о том, что где-то были замечены темные фигуры; выстрелы слышали в другом месте; в одном квадрате видели висящий на ветках парашют. Это признаки чего? Было выброшено только 570 десантников, но этого было достаточно, чтобы посеять самые плохие сомнения.

Рапорты были фрагментарны, их источники разбросаны, и даже бывалые солдаты относились к получаемой информации скептически. Сколько человек приземлилось – два или двести? Может быть, это диверсанты, которые должны организовать подрывы? Или это действия французского подполья? Никто ни в чем не был уверен. Не составлял исключения и генерал Ричерт, командир 711-й дивизии, который сам столкнулся с парашютистами. Он решил, что это был рейд десантников на его штаб. Он так и доложил в рапорте своему командиру корпуса. Когда позже эта информация дошла до штаба 15-й армии, там записали в журнале: «О деталях не сообщалось».

За последнее время было столько ложных тревог, что каждый старался не высовываться. Ротный командир, как правило, должен был дважды подумать, прежде чем рапортовать командиру батальона. Обычно ротный посылал патрули, чтобы все проверить и перепроверить. Батальонный командир действовал еще более осторожно, прежде чем доложить полковому командованию. То, что реально стало известно в немецких штабах к началу дня «D», не привело к тому, чтобы кто-то отважился объявить тревогу, которая могла оказаться ложной. А часы уже отсчитывали минуты.

С Шербурского полуострова два генерала уже отбыли для участия в штабных учениях в Ренн. Третий, генерал-майор Вильгельм Фалле – командир 91-й воздушно-десантной дивизии, собирался в дорогу. Несмотря на запрет, исходящий из 7-й армии, не покидать места службы до утра, генерал не понимал, как он сможет принять участие в играх с «парашютистами», если не выедет до рассвета. Его решение стоило ему жизни.

В штабе 7-й армии в Ле-Мане ее командующий генерал-полковник Фридрих Долман уже давно спал. Предварительно он, в связи с погодными условиями, отменил тревогу, запланированную именно на эту ночь. Накануне он сильно устал и решил лечь спать пораньше. Его начальник штаба деловой и добросовестный генерал-майор Макс Пемсель тоже собирался лечь спать.

В Сен-Ло в штабе 84-го корпуса, в следующем по уровню за штабом армии, все было готово, чтобы отметить день рождения генерала Эрика Маркса. Начальник разведки майор Фридрих Хайн уже заготовил «Шабли». План состоял в том, чтобы Хайн, начальник штаба подполковник Фридрих фон Кригерн и несколько других старших офицеров вошли в кабинет Маркса в ту минуту, когда часы на церкви в Сен-Ло пробьют полночь (в час ночи по британскому летнему времени). Все гадали, как мрачный одноногий Маркс (он потерял ногу на русском фронте) отреагирует на подготовленный ими сюрприз. Генерала считали одним из самых лучших генералов во всей Нормандии, но он не очень любил всякого рода торжества и парады. Но план, каким бы наивным он ни казался, нужно было исполнить. Они собирались войти к имениннику, когда услышали выстрелы стоящей рядом зенитной батареи. Офицеры выбежали из помещения в тот момент, когда объятый пламенем бомбардировщик союзников по спирали падал на землю. Они услышали громкие крики зенитчиков: «Мы подбили его… Мы сбили его!» Сам генерал оставался в своем кабинете.

Когда церковные часы начали бить двенадцать, группа с вином и бокалами по-военному чинно и немного робко вошла в комнату. Возникла непродолжительная пауза, пока Маркс смотрел на вошедших сквозь очки. «Его искусственная нога скрипнула, – вспоминал позже Хайн, – когда он поднялся, чтобы приветствовать нас». Сделав дружеский жест рукой, генерал разрядил обстановку. Вино открыли, разлили по бокалам и выпили за здоровье Маркса. Они не знали, что в 40 милях от них 4255 британских парашютистов скоро начнут приземляться на землю Франции.

Над освещенными луной полями Нормандии прокатились резкие звуки английского охотничьего рожка. Звуки были отрывистые, немелодичные. Рожок звучал снова и снова. В направлении звуков по полям, лесам, канавам и болотам двигались десятки одетых в камуфляж, обвешанных оружием и другим снаряжением темных фигур. Зазвучали другие рожки. Потом заиграла труба. Для сотен солдат 6-й британской воздушно-десантной дивизии это была увертюра к началу сражения.

Какофония звучала со стороны деревни Ранвилль. Голоса рожков и труб были сигналами сбора для двух батальонов 5-й парашютной бригады. В задачу одного из батальонов входило соединиться с отрядом майора Ховарда и оказать ему помощь в удержании захваченных мостов. В задачу второго входил захват и удержание деревни Ранвилль на восточных подступах к мостам. Никогда раньше командирам парашютных подразделений не приходилось собирать своих людей таким странным способом. Но 6-й дивизии нужно было торопиться. Первые волны главного десанта должны будут начать высадку на пять плацдармов между шестью тридцатью и семью тридцатью утра. У «Красных дьяволов» в распоряжении было только пять с половиной часов, чтобы закрепить достигнутые успехи и обеспечить левый фланг фронта вторжения союзников.