чтобы подгадить бывшей жене, а после оглашения решения суда пропадают из жизни собственных детей и скрывают доходы, чтобы не платить алименты.

– Мне кажется, Максим Максимович, вы видели столько низменных поступков, показывающих людей с самой отвратительной их стороны, что не верите в честность и искренность, ожидая подножки. Но ведь бывает по-другому. Не все люди разводятся, сохраняя теплоту в отношениях и привязанность, поддерживая друг друга на протяжении всей жизни.

– Есть примеры? – Ворон оказывается на боку, подпирая ладонью голову и сосредотачиваясь на мне.

– Мои родители. Тридцать четыре года в браке.

– Именно поэтому вы, Олеся, занимаетесь организацией свадеб. Всю жизнь у вас перед глазами пример того, что человек способен выстроить нечто крепкое и настоящее, сохранив на долгие годы. Но некоторые не умеют строить отношения, потому что просто не знают, как правильно. Им не показали, не научили и все их представления основываются на фильмах, где всё обязательно заканчивается хорошо. Вот только жизнь фильмом не является, и единожды, столкнувшись с пониманием, что всё устроено иначе, они предпочитают не выглядеть идиотами, доказывая всем, что чувствуют себя великолепно в своём одиночестве.

И сейчас мне кажется, что Ворон говорит о себе, не раскрыв сути и не назвав имена, он рассказывает о своей семье, в которой не показали, как правильно. На языке крутится множество вопросов, готовых сорваться потоком, но я понимаю, что озвученного и так бесконечно много для него.

– Вы говорите о себе? – собравшись с духом, всё же спрашиваю того, кто скорее всего не ответит.

– Я говорю в общем. Исходя из собственных наблюдений, – по глухому звуку понимаю, что Максим перевернулся на другой бок, автоматически завершив ночную беседу. – Спокойной ночи.

– Спокойной.

Ещё долго лежу с открытыми глазами, обдумывая его слова, а затем проваливаюсь в рыхлый сон, сквозь который слышу звук открывающейся калитки и шаги, понимая, что вернулся Гореев. Надеюсь, он всё же добрёл до нужной точки и вызвал помощь.

Глава 12

Ворон

Просыпаюсь, чувствуя небольшое давление в области груди. На ней мирно покоится девичья ладонь. Рука Олеси свисает с дивана, а сама она лежит практически на краю: одно движение и девушка просто рухнет на меня.

И пока её болтливый рот закрыт, а на меня не сыплется бесконечный поток претензий, я бесстыдно рассматриваю милое лицо. Носик со вздёрнутым кончиком двигается, когда она морщится во сне, а густые ресницы трепещут, показывая, что сон, который она смотрит, не является приятным. В какой-то момент чувственные губы с чётко очерченным контуром заметно растягиваются, являя улыбку. Когда я последний раз так рассматривал женщину рядом? Не помню. Все они покидали мою квартиру ночью и с рассветом, оставив свой номер с просьбой перезвонить. Как звали последнюю? Юля? Или Вика? Или Вика была до Юли? Не имеет значения, если ни одна из них не оставила следа в моей памяти. Забыв об осторожности, касаюсь пальцами руки Олеси и неторопливо веду до локтя, ощущая мягкость кожи. Её тело приходит в движение, и я едва успеваю задержать падение, подтолкнув на другой бок.

Облегчённо выдыхаю, предупредив падение, незапланированное пробуждение и обвинение меня в чём угодно. Поэтому оставляю Олесю досматривать сон и иду на кухню, куда меня манят аппетитные запахи. Тётка, приютившая нас, крутится у плиты, печёт блинчики, которые стопкой сложены на большом блюде.

– Проснулся? – встречает меня вопросом, выставляя завтрак на стол. – Чай или кофе?

– Кофе, – потираю глаза, и я лишь потом замечаю, что диван пуст, а бельё сложено стопкой. – А где Александр?

– Полчаса назад соскочил, натянул костюм и куда-то умчался.

– Снова звонить?

– Да нет, в другую сторону, – тётка указывает туда, откуда мы вчера пришли. – Наверное, за машиной. Он вчера сказал, что дозвонился и утром за вами приедут.

Отлично. Хорошие новости с утра раззадоривают аппетит. Есть вероятность, что сегодня мы вернёмся в город, желательно с разрешённым вопросом развода. Олеся меня живьём сожрёт, если наша поездка окажется безрезультатной. И пока поглощаю блинчики, обильно смазывая вареньем, возле двора останавливается две машины. Взмыленный Гореев несётся по дорожке к дому, попутно размахивая руками в сторону парня, вылезшего из второго автомобиля. Видимо, это и есть Виталик, который не должен был стать свидетелем позора шефа.

– Поехали? – врывается в дом и мнётся на пороге.

– Уважаемый Александр, я завтракаю, а Олеся Дмитриевна ещё досматривает сны.

– Тогда разбудите её?

– Уступаю вам почётное право разбудить женщину, – указываю в направлении комнаты, – только приготовьтесь быть сожжённым в адском пламени её недовольства. Лично для себя я определил более гуманный способ самоубийства, – поднимаю руки, но тут же сворачиваю пару блинчиков и отправляю в рот, запивая кофе.

Гореев, вероятно, не лишён чувства самосохранения, поэтому, помявшись с минуту у двери, выскакивает на улицу. Слабак! Насладившись завтраком, плетусь в спальню, чтобы подтолкнуть Олесю к пробуждению, но, к моему удивлению, диван пуст, и лишь смятая простынь напоминает, что женское тело ещё недавно находилось здесь. Понимаю, что девушка могла покинуть дом только при условии, что отправилась в душ, который я посетил вчера. И правда, открыв заднюю дверь, до меня доносится голосок Олеси. Она поёт? Никогда не понимал людей, поющих в душе, но сейчас прислушиваюсь, чтобы уловить слова:

–«Но ночью на кухне, она скинет туфли, а в душе её дымят раскалённые угли… Все окна потухли, и ночью на кухне, она плачет навзрыд, словно мир вот-вот рухнет…»

– У вас прекрасный голос, Олеся. Я получил истинное наслаждение от прослушивания этих незамысловатых строк.

– Я пою для себя, Максим Максимович. К тому же некрасиво подкрадываться, когда кто-то принимает душ. Вчера вас никто не беспокоил.

– А я бы не отказался от компании, – подхожу ближе, облокотившись на дверь и прислушиваясь к словам, перемежающимся со звуками воды. – Вот только никто не пожелал присоединиться.

– Что же вы Гореева не пригласили? – Олеся появляется неожиданно, распахнув дверцу. Обмотанная полотенцем, с вещами в одной руке и телефоном в другой, похоже, проснулась в хорошем настроении, о чём свидетельствует открытая улыбка и смешинки в глазах.

– Не мой типаж, – морщу нос, снова ввязываясь в перепалку. – И фактура.

– Ну, тогда могу предположить, – подходит вплотную, значительно понижая тон, – что вы говорили о тёте Рае.

– Снова мимо.

– А что, женщины постарше не в вашем вкусе? – разворачивается и спешит к дому, пока я рассматриваю стройные ноги, оценив их на пять с плюсом.

– Предпочитаю от двадцати до двадцати пяти.

– Увы, – останавливается, чтобы изобразить сожаление, – я уже преодолела установленный диапазон и вышла из зоны ваших интересов.