— Что можно решить вылазками? — удивился Берса.

— Они не дадут моджахедам расслабиться.

— А разве они ведут здесь праздный образ жизни? Все на занятиях.

— Ты же понял, о чем я говорю, — обиделся Абдула.

— Нет, это ты не понял. — Берса цокнул языком. — Чего больше всего боятся люди?

— Бесчестия и позора, — не моргнув глазом, выпалил Абдула, чем вызвал у Берсы улыбку.

— Что-то опять не так? — Абдула подался вперед.

— Все так, — успокоил его Берса. — Но ты говоришь про чеченцев. Для остальных это теперь пустой звук.

— Смерти, — на секунду задумавшись, сказал Абдула.

— Точно! — Берса облегченно вздохнул. — А мир в целом боится ядерной войны.

— Ты хочешь подготовить людей, которые раздобудут для нас атомное оружие? — перешел на шепот Абдула.

Берса не выдержал и рассмеялся.

— Я смешной, да? — помрачнел Абдула.

— На втором месте после атомной войны стоит терроризм, — пояснил Берса. — Никто не чувствует себя в безопасности. Помнишь, как русские боялись заходить в метро и бежали звонить в полицию, завидев кавказцев рядом с подъездами?

— Это после того, как наши братья провели сразу несколько успешных акций. Конечно, помню.

— Хорошая акция возможна, только если за ее проведение берутся специалисты, — развивал свою мысль Берса. — Во всех странах такие люди называются диверсантами.

— Я никогда не называл шахидов террористами, — заявил Абдула.

— Мир не хочет признавать, что столкнулся не с террористами, а с профессиональными диверсантами, — Берса смахнул со стола невидимые крошки. — Какая разведка мира может похвастать таким актом, как нападение на башни-близнецы в Нью-Йорке?

— Я и сам восхищен тем, как наши братья показали Америке, с кем она имеет дело.

— Нам тоже есть чем гордиться, — продолжил Берса. — Возьми, например, засаду под Шали.

— Шали! — вскинулся Абдула. — Мы тогда почти не понесли потерь, а уничтожили целый полк!

— Кафиры заявили на весь мир, будто бы командир этой части плохо организовал походное охранение, — напомнил Берса.

— Я хорошо знаю организацию марша у кафиров, — сказал Абдула. — Авангард предназначен для предотвращения внезапной встречи с противником, как, впрочем, и во всех остальных армиях мира.

— Верно говоришь, брат мой. Но выводы следствия были однозначными. Внезапность нападения обусловлена халатностью должностных лиц, действовавших в головной походной заставе.

— Это потому, что русские не хотели признать, что в Чечне им противостоят не разрозненные группы партизан, а настоящие диверсанты.

— Но разве еще кто-то в мире был готов к такому развитию событий? — Берса поднял на собеседника испытующий взгляд.

— До начала девяностых не было ни одной войны, где в таких масштабах применялись бы диверсионные группы. Разве что совсем давно, еще с немцами.

— Я начинал с азов, а они как раз и основывались на опыте тогдашних партизан, — сказал Берса. — Помню, даже книгу читал про Ковпака…

— Кто это?

— Родился он, кажется, в Полтаве, когда началась война, ушел в леса и создал партизанский отряд, который потом превратился в целую дивизию. Ему Сталин даже звание генерала присвоил.

— Сталина знаю! — оживился Абдула. — Этот грузин причинил много бед нашему народу!

— Точно.

— Ты к чему клонишь? — осведомился Абдула.

— А разве непонятно? — Берса вскинул брови. — В той ситуации, под Шали, мы не оставили русским шансов точно так же, как если бы они встретили на своем пути целую армию.

— Авангард способен обнаружить большое скопление людей и техники. — Абдула положил на стол руки. — Но бессилен перед группой диверсантов.

— Правильно, — обрадовался Берса. — Чтобы подготовить настоящего диверсанта, нужно много времени и терпения, зато и отдача будет хорошей.

— Как продвигаются у тебя дела с украинцами?

— Ты имеешь в виду группу Гниляка? — Берса скривился. — Какие они воины?

— И все же.

— Вот сейчас сам и посмотришь. Поедешь со мной.

— Он сказал, что в его отряде служит много чеченцев, — сказал переводчик, едва Осама замолчал. — Все они хорошие воины.

— Иначе и быть не может. — Вахид сделал вид, будто обрадован похвалой своих земляков. — Со времен Шамиля наш народ воюет с большой Россией. Схватка то едва тлеет, то разгорается с новой силой.

Араб переводил сказанное на непонятный Вахиду язык. На этот раз он говорил долго. Вахид понял, что этот человек заодно рассказывал про то, кто такой имам Шамиль. Наконец переводчик замолчал и уставился на Осаму в ожидании очередного вопроса.

Круглолицый марокканец, сидевший за столом, некоторое время с задумчивым видом перебирал четки, глядя прямо перед собой. Смуглое, почти черное лицо его до самых глаз заросло смолянистой бородой, а черная накидка на голове закрывала лоб до бровей. Неожиданно его лицо просветлело, и он что-то спросил.

Переводчик развернулся к Вахиду.

— Человека, который пришел с тобой, назвали так в честь имама?

— Это распространенное у нас имя, — ответил Вахид.

В комнате с низким потолком было жарко, как в духовке, и темно. Единственное окно до половины заложено мешками с песком. Только что отсюда вышел Шамиль. Вахид успел обменяться с ним парой фраз и знал, что теперь его зовут Абд ар-Рахман, что означает «Раб Всепрощающего». Это только что объявил Дарьян абу-Осама. Он же определил его в отряд к полевому командиру по имени Сиражин. Теперь Вахиду во что бы то ни стало нужно было оказаться там же.

Неожиданно лицо Осамы будто окаменело, а в глазах появились нехорошие огоньки. Он словно вспомнил такое, что привело его в бешенство, и заговорил. Отрывистая, с придыханием речь марокканца была быстрой и эмоциональной. Он размахивал руками, показывал на черный флаг, висевший за его спиной. Полотно украшала надпись, сделанная арабской вязью. Закончив свою речь, Осама сник, словно уснул.

— На нашем знамени написано: «Сохраняй и расширяй», — торопливо проговорил переводчик. — Это теперь и твое знамя. Под ним ты будешь воевать за чистый ислам. Дарьян абу-Осама обещает, что, когда мы закончим здесь, придем к вам и поможем обрести свободу.

Вахид приложил руку к груди и в знак благодарности склонился в полупоклоне.

Неожиданно запиликал спутниковый телефон, лежащий на столе. Осама отвернул антенну, похожую на сигару, и приложил аппарат к уху. Первая его фраза была на арабском.

Однако он тут же переменился в лице и заговорил на безупречном английском: