–Она сказала «вечером»?– уточнил Чез.– Значит, они намерены что-то сделать вечером? Какой-то переход?

–Что-то, что должно было случиться сейчас, не будь дома Натали,– сказала Эмма.

–Но мы не знаем что,– произнёс Финн негромко, будто сомневался, что ему можно говорить.– Или… или вы всё поняли? Один я ничего не понимаю?

–Прости, Финн,– сказал Чез, ероша брату волосы.– Мы тоже в растерянности.

Натали оттолкнулась от стола.

–Поэтому мне придётся сходить вниз и выяснить, что происходит,– заявила она.

–Натали…– начал Чез.

Она посмотрела ему прямо в глаза. С тех самых пор как они познакомились, Чезу хотелось, чтобы она так на него посмотрела – словно знала, о чём он думает. Словно он был ей небезразличен. Но затем лицо Натали стало холоднее. Чезу показалось, что она отталкивает его, отвергает.

–Мне придётся,– повторила она.

И зашагала к двери.

«Надо было им рассказать»,– подумала Натали, неверными шагами выходя в коридор из маминого кабинета. Точнее, из кабинета судьи Моралес.

Не важно.

На мгновение, всё ещё держась за дверную ручку, Натали представила, как делится сГрейстоунами – милыми, невинными, ничего не подозревающими Грейстоунами – тем, что не выходило у неё из головы. «Она жива! Я видела, как произошло чудо! И прямо сейчас я больше ни о чём не в состоянии думать!» Но разве они поймут? Разве смогут порадоваться за неё, когда им и их родным этот мир сулит одни только ужасы? Когда у них никого не осталось, кроме пропавшей мамы?

Натали плотно закрыла за собой дверь кабинета. «По крайней мере, они в безопасности. А я…»

Было достаточно бросить взгляд на что угодно в этом доме, чтобы ощутить прилив воспоминаний и боли. И тогда Натали заставила себя искать отличия. Кажется, прихожая здесь вдвое больше. А сбоку торчит что-то вроде оранжереи или гигантской веранды, которая блестит в лучах солнца, отражающихся в десятках стёкол. У них такой тоже нет.

Но Натали постоянно отвлекали детали, вселяющие в неё ощущение, что она вернулась в прошлое, а не попала в другой мир. Вот папина витрина со спортивными трофеями – в углу столовой, на своём законном месте. Вот свадебная фотография родителей на стене в гостиной – мама в белом кружевном платье, папа в смокинге, и оба такие молодые, счастливые, влюблённые. Вот…

«Хватит!– велела себе Натали.– Смотри под ноги. И иди прямо».

Под ногами был персидский ковёр, который всегда лежал в этом коридоре. Раньше. До того, как всё развалилось. До того, как кое-кто умер.

–Мисс?

В коридоре стояла ещё одна уборщица. Натали поняла, что должна поднять голову и присмотреться – просто на всякий случай, чтобы убедиться, что это не какой-то знакомый человек, наряженный в коричневую форму.

Но ей с трудом удавалось даже держаться на ногах.

–Я хочу попить,– промямлила она.– Не подходите ко мне. Я больна. Возможно, заразна.

Ей не понадобилось никаких актёрских умений, чтобы бессильно пошатнуться. Натали чувствовала, что на лбу у неё выступил пот, и, видимо, она была бледна как смерть. Она увидела, как коричневые рабочие ботинки почтительно отступили. Уборщица вжалась в стену, давая ей пройти.

Натали с трудом двинулась дальше. Она умела убедительно врать и создавать себе алиби. Она знала, что должна задержаться на кухне и на минутку открыть кран или нажать кнопку кулера. А ещё – сделать несколько громких глотков. Но у неё не хватило на это терпения. Она заспешила к подвалу.

Распахнув дверь, она ринулась вниз по ступенькам. И чем ближе она подбегала к женщине с пылесосом, тем больше убеждалась, что хорошо её знает. Натали хотелось броситься к ней в объятия, как она делала в детстве. В три года, в шесть лет, в девять. Даже в одиннадцать.

Но за последние два года она сильно выросла, а эта женщина – нет.

Натали теперь была выше.

Сквозь рёв пылесоса женщина даже не услышала шагов за спиной. Несколько секунд Натали стояла и смотрела на неё сверху вниз. А потом протянула дрожащую руку и коснулась плеча женщины.

–Абуэла? Бабушка?– дрожащим голосом спросила она.– Почему ты притворяешься уборщицей?!

Натали поняла свою ошибку ещё до того, как женщина успела обернуться. Сначала нужно было убедиться, что второй уборщик их не услышит. Нужно было показаться этой женщине и понять по её поведению, удивилась бы другая Натали, увидев свою бабушку в униформе уборщицы, или нет, и стала бы говорить «абуэла» и«бабушка».

Нужно было сначала как следует убедиться, что глаза её не обманывают: ведь ей так хотелось увидеть бабушку живой и здоровой.

«Почему бабушка умерла?»– подумала Натали – в миллионный раз за год.

Но и врачи тоже удивились. Они посетовали, что бабушка не обращала внимания на симптомы редкой формы рака, пока не стало слишком поздно. Впрочем, Натали знала, почему та не обратилась за помощью раньше. Бабушка была слишком занята: она заботилась оНатали, пока её родители ссорились, разъезжались и разводились.

Но теперь Натали обо всём этом забыла, потому что бабушка стояла прямо перед ней.

Бабушка!

–Девочка моя,– сказала женщина – так знакомо и в то же время непривычно.

Это действительно была бабушка. Но её голос звучал слишком тихо и хрипло, и в нём слышалось подозрение. И хотя бабушка иногда действительно переодевалась, чтобы позабавить Натали, когда та была маленькой, она ни за что не надела бы такой уродливый всклокоченный рыжий парик. А даже если бы и надела, то не стала бы казаться такой приниженной и несчастной. Никогда бы она не выглядела так естественно в коричневом рабочем комбинезоне и не ёжилась бы, сжимая в руках шланг от старого пылесоса.

Но больше всего Натали смутили не парик и не комбинезон, а глаза. Они не потеплели, как всегда при виде внучки. Наоборот, бабушка, едва взглянув на Натали, повернулась к другому уборщику. Тот согнулся над спинкой кушетки и с преувеличенным старанием оттирал её.

На Натали и бабушку он не смотрел.

Тем не менее та нахмурилась.

–Ш-ш,– шикнула она, хотя пылесос работал и его гул наполнял подвал.– Не выдавай меня. Не называй бабушкой.

–Но…– начала Натали.

Конечно, она не могла добавить: «Но я так соскучилась по тебе за год! В последний раз я видела тебя на похоронах!» Потому что на самом деле это была не её бабушка. Это была бабушка другой Натали.