Тогда лесоруб нежно подхватил девочку на руки – и Матинна оказалась словно в орлином гнезде, свитом из больших жилистых веток эвкалипта. Она была легкая как пушинка, и чувствуя, как ребенок тянется к нему, старик начал догадываться, что нет в нем никакой ненависти.

Матинна посмотрела на лесоруба. Один глаз его был мертв и бел как молоко, а волосы его походили на смятую копну иголок дуба серебристого. Он медленно закружил ее, и девочка чувствовала себя в безопасности с этим человеком. Потом он посадил ее на приступок своей тележки и, несмотря на данное себе прежде обещание, нашел кусок старой ткани и прикрыл колени Матинны.

– Гарни, – сказал он.

Из-под рваных краев тряпицы торчали ее маленькие голые ступни. Лесоруб наклонился и тихонько ущипнул ее за большой палец.

– Гарни Уолч.

Матинна никогда не видела городов и вдруг сразу попала в Хобарт, где так много огромных домов и белых людей в разноцветной одежде. На дорогах грязь, лепешки навоза и лошади – вот это да, сколько их тут! И еще по дороге к дому губернатора Матинна успела увидеть недавно отстроенные склады, старые винные погребки, ветхие домишки в трущобах, разгуливавших повсюду свиней и коров, а еще там были люди в желтых и черных одеждах, прикованные к цепям, словно волы, и люди в красном, стоящие поодаль, опершись о мушкеты, – все это стало настоящим приключением для Матинны.

Некоторые из прохожих останавливались, указывая на девочку и покачивая головами, словно увидели призрака.

– Почему, Ганни? – спросила Матинна лесоруба. Она еще не умела произносить букву «р».

– Ну… – протянул Гарни Уолч, пытаясь придумать ответ, подходящий для ребенка. – Потому… потому что ты будешь их новой принцессой.

Когда они прибыли к дому губернатора, их провели через задний двор, мимо множества подсобок – кухни, скотобойни, прачечной, конюшни, свинарника и домика для прислуги.

– Не уходи, – сказала она, когда лесоруб подхватил ее на руки, чтобы поставить на землю.

– Тут живут хорошие люди, – заверил он, но девочка обвила его руками и ногами, а по шее его пробежал поссум.

– Да они правда очень хорошие.

Хотя он и сам в это не верил, как не верила Матинна. Она еще теснее прильнула к нему.

– Не уходи, – прошептала она, повиснув на нем, словно испуганная когтистая птичка. Лесорубу не хотелось отдавать ее, он желал успокоить это дитя, не имевшее никакого отношения к его жизни, но ему пришлось с силой отдирать от себя Матинну и поссума, чтобы препоручить их маленькой женщине с огромной родинкой на лице, похожей на перезрелый абрикос.

Гарни Уолч быстро пошел прочь, сам удивляясь тому, как сильно на него все это подействовало. Он думал, что старая рана на душе давно зарубцевалась, ан нет.

Женщина искупала Матинну в длинном деревянном желобе возле фахверковой конюшни, который, собственно, являлся поилкой для лошадей. Вода была холодной, над домом высилась гора с заснеженной вершиной, Матинна молчала, чем еще больше злила служанку.

Потом та отвела девочку на кухню и покормила картошкой с требухой. Наевшись досыта, Матинна успокоилась. По мере того как улетучивался страх, она начала ощущать внутренние токи этого дома и его энергетику: тихое недовольство, боязливые взгляды, вместо слов – жестикуляция, роптание и странные смешки. Все это было так дико и совсем не похоже на жизнь в Вайбалене: в этом доме никто не смел присесть на минутку и поболтать от души. Все просто копошились, как муравьи, и каждый тянул свою лямку.

Матинну отвели в ее комнаты. Первая комната была без обоев, но свежевыкрашенной клеевой краской и строго обставленной: стул, стол, подставка для чтения и полка с книгами для заполнения досуга занятиями. Ребенка следует твердо направлять по пути совершенствования. Не должно быть ни одной свободной минуты – все бездумные порывы нужно подчинить дисциплине и труду. В последние дни, стоило им сесть за стол, леди Джейн только и говорила об этом, и даже сэр Джон не выдержал, попросив сменить тему.

Вторая комната была угловой, в западной части дома. Из одного окна открывался вид на большой горный хребет, поросший лесом. Здесь заканчивался Хобарт, и горы служили задним фоном декораций. Леди Джейн опасалась, что этот пейзаж вызовет у девочки ностальгию (она слышала, что на острове Флиндерс такое случалось с туземцами), поэтому приказала заколотить ставни на этом окне, оставив только вид на северную часть, где располагался огород, который должен был настраивать Матинну на труд.

Угловая комната была оборудована под спальню. Но Матинна решила, что прямо тут же находилась и третья комната – причудливое сооружение с четырьмя столбами и разноцветными то ли парусами, то ли пологом. Матинна оробела: все это было так таинственно и непонятно и так похоже на шатер для белых людей, куда таким, как она, вход воспрещен. Поняв, что Матинна совсем уж дикая, женщина с родинкой-абрикосом сокрушенно вздохнула и принялась объяснять предназначение этой третьей комнаты. Она разлеглась внутри алькова на хлопковых простынях, раскинув руки, и сказала просто и ясно: «кровать». И тут до Матинны дошло. Она долго прыгала и кувыркалась в кровати, играя со своим другом поссумом. Когда, некоторое время спустя, фруктолицая служанка зашла в спальню, то увидела, что чернокожая девочка и ее белый поссум крепко спят, запутавшись в простынях.

– А где ее туфли? – спросила леди Джейн, когда на следующее утро гувернантка, вдова Мунро, привела Матинну в гостиную к ее новой матери. Маленькая аборигенка была одета в темно-серое саржевое платье, пожалуй, слишком уж скромное, тем более что из-под него торчали растопыренные ступни шоколадного цвета.

– Только не говорите мне про туфли! – ответствовала гувернантка. – Какие туфли? Для нее надеть туфли – все равно что змее влезть в старую кожу.

Леди Джейн испытывала к змеям отвращение на грани фобии. Но она сдержалась. Сегодня – самый первый день ее вхождения в статус новоиспеченной матери этой девочки-туземки, и она не раз предупреждала сэра Джона, что важно с самого начала расставить все по местам. Ей вдруг ужасно захотелось подбежать к Матинне и подхватить ее на руки, но вместо этого она произнесла заранее заготовленные слова:

– Я человек современный в этих вопросах. Одежда. Нравственность. Душа начинается с деталей и заканчивается нюансами.

– Сделай реверанс, прояви уважение, – произнесла гувернантка, и, хотя по виду была маленькая и сухонькая, как кузнечик, она с такой силой подтолкнула Матинну к столу, словно до этого работала погонщиком волов.

– Мужчина обладает разумением, а женщина – чувствительностью, – продолжила леди Джейн, пытаясь хотя бы сегодня не раздражаться на вдову Мунро.

Чернокожая девочка, стоявшая перед ней, казалась столь же таинственной, как сибирская рысь или ягуар из Нового Света.

– Но чувствительность, не отточенная моральным самосовершенствованием и дисциплиной ума, очень быстро превращается в чувственность, а следом за этим – и в порок. Ты понимаешь?