– Не совсем, – пояснил Семен Быковский. – Мы тут впятером, и еще миллион или два кашляют по всей стране. Но мы – первые!

– Здорово! – сказала Валя Чижова. – Я – «за»! – И поглядела на Влада: а как он? согласен?

– Но только без членских взносов! – категорически предупредил Миша Лобов. – Я платить не буду.

– Никто и не говорит, – успокоила Эмма. – Мы же, в конце концов, не торговый профсоюз, а рыцарский. А, Семен?

– Все только начинается, – сказал Семен, то ли соглашаясь с рыжей Эммой, то ли возражая ей. – У нас пока ни коней нет, ни доспехов.

– И стрептомицина нет, – вставила Валя Чижова.

– Рыцари тоже были бедные, – сообщил Влад Гордин. – Сначала, во всяком случае. Тамплиеры даже ездили по двое на одной лошади, я точно знаю. Но потом разбогатели.

– Тамплиеры плохо кончили, – сказал Семен и головой покачал. – Их сожгли, одна копоть осталась.

– Ну, нас, может, не сожгут, – произнес Миша Лобов с сомнением в голосе. – Мы все же не тамплиеры, а тубплиеры.

– Если ты спичку не поднесешь, тогда не сожгут, – дерзко сказала Эмма и отвела глаза. Рыжая Эмма терпеть не могла Мишу Лобова.

– Тубплиеры, – нараспев проговорила Валя Чижова. – Красиво… – Она оборотилась к Владу: – Это ты придумал!

– Не я, а ты, – поправил Влад и пальцем шутливо погрозил.

– Ну, тогда вместе! – попросила Валя.

– А что мы будем делать? – разведочно спросил Лобов. – Если мы, допустим, рыцари.

– Веселиться! – сказала Валя Чижова. – Что же еще? Плакать, что ли?

Идея понравилась: лить слезы никому не хотелось. Лобов тоже как будто был удовлетворен.

Тем временем ливень утих. Проем двери очистился и посветлел. Обтянутое тучами небо стало выше, легче, а рычанье грома доносилось теперь до земли, как сквозь вату.

– У нас должен быть начальник, – сказала рыжая Эмма. – Постоянный. Иначе ничего не выйдет.

– Магистр, – уточнил Влад Гордин. – Магистр ордена тубплиеров. Верно.

– Вот он пусть и остается, – предложила Эмма. – Семен. Кто «за»?

– Мы тут не воеводу новгородского выбираем, – скривил лицо Влад. – Конечно, Семен! Кто ж еще?

– Если так, спасибо за доверие, – сказал Семен Быковский. – Самоотвода не будет… Кого еще примем в орден?

Тубплиеры замолчали, обдумывая – кого же.

– Может, негра? – спросила Валя Чижова. – То есть кубинца?

– Да ну его, – неодобрительно покачал головой Влад. – Он партийный. И во-вторых, не пьет.

– Это говорит не в его пользу, – решил Семен. – Если человек не пьет, это всегда подозрительно. Особенно в нашем рыцарском положении.

– Я газету могу делать, – сказал Влад Гордин. – Для своих, конечно.

– Стенгазета! – обрадовалась Валя Чижова. – У нас будет стенгазета!

– «Туберкулезная правда», – сказал Влад. – Еженедельная. Без цензуры.

– «Туберкулезники всех стран, соединяйтесь!» – предложил Семен Быковский. – Эпиграф. Это ты, Влад, здорово придумал.

– А вот про негра вы зря: он на самом деле алкаш, – дал полезную информацию Миша Лобов. – Только скрывает.

– А ты откуда знаешь? – насторожилась рыжая Эмма.

– Знаю – и все, – отрезал Лобов. – Оттуда… Он ром пьет, а потом под забором валяется. У него там вроде берлоги.

Тубплиеры замолчали, живо представляя себе необыкновенную картину: Хуан, валяющийся в берлоге.

– Да он мне сам говорил, – усомнился Влад, – что ни рюмки не пьет: потом от паска человек краснеет как рак. Врачиха заметит и телегу накатает.

– А как он покраснеет, – логично заметил Миша Лобов, – если он весь черный?

Дождь перестал. Мокрый лес отряхивался под ветром как большая зеленая собака.

– Побежали, пока опять не полило! – позвала Эмма.

Побежали, перепрыгивая через лужи. Эмма устала от бега, задыхалась.

– Давай сюда! – сказал Семен и, поддерживая Эмму под хрупкий локоть, повернул к беседке-грибку, уже в виду столового корпуса. Войдя под круглую крышу, сели на бревенчатую сырую скамью, опоясывавшую круглый ветхий домик. Влад с Валей и Миша Лобов почти добрались до столовой.

– Зря мы Лобова позвали, – отдышавшись, сказала Эмма. – Вот увидишь, он список составит и передаст.

– Ну и что? – пожал плечами Семен. – Не он, так другой. Страна должна знать своих стукачей. А что он еще передаст? Что мы хотим революцию устроить?

– Да, революцию, – упрямо повторила рыжая Эмма. – Они там проверять не будут. Он скажет, Лобов этот: «Быковский устроил секретное собрание в лесу». Вот увидишь.

Семен знал: скажет, скорее всего. Донесет. Последствия доноса не вызывали у него опасений. Ну да, больные чахоткой тубплиеры, или рыцари короля Артура за своим столом, или хоть Рюриковичи в терему собираются вместе, пьют водку и шутки шутят для поднятия тонуса. Кому от этого плохо? Никому. Групповщину пришьют? Так сейчас вроде времена уже не те, когда за это дело десятку давали без сдачи. Сейчас все понято, и это даже хорошо: Рюриковичи – на здоровье, а Романовы – нельзя. Романовы – это монархизм, антисоветский заговор. Нельзя – и точка. Дураков-то нет. А Лобова надо назначить виночерпием, чтоб бутылки открывал. Прикормленный стукач – основа порядка и спокойствия. У нас в отечестве каждый третий стучит, включая клинических психов. Так лучше уж один опознанный Миша Лобов в ордене, чем три или четыре неизвестных. Мы за него и доносы будем писать, Влад красиво напишет.

Дождик накрапывал, вода уходила в потемневшие песчаные дорожки. Из подошедшего автобуса выбрался одинокий путник в синем плаще-болонье, с тяжелым чемоданом в руке и брел теперь к корпусу.

– Заходите! – окликнул его из беседки Семен Быковский. – Согреться не согреетесь, зато не промокнете до нитки.

Путник охотно свернул к беседке, вошел и тяжело опустил свою ношу на пол.

– Очутиться в нужное время в нужном месте, – беспечально сказал путник. – Иначе – тоска! – И представился, чуть щуря глаза под мокрыми стеклами очков: – Сергей Дмитриевич. А можно Сергей, так проще. Игнатьев.

Познакомились легко, без запятых.

– А вы наш человек, – с приязнью предположил Семен Быковский. – Со стажем… Здесь бывали, в Роще?

– Здесь не бывал, – откликнулся Сергей. – Уфа, Крым. Нижняя Волга. Здесь – впервые. А вы?

– Старожил, – ответил Семен. – Я здесь как дома.

– Даже без «как», – сказала рыжая Эмма. Ей не терпелось принять участие в разговоре с новеньким.

Сергей Игнатьев выглядел лет на сорок с довеском; пожалуй, он был ближе к пятидесяти, чем к сорока. Но могло ему оказаться на поверку и тридцать пять по паспорту. Под высоким и крутым, обрывистым лбом глубокие глаза светились сухим теплом – то ли по причине дружелюбного характера, то ли от тлеющей болезни. Небольшие кисти рук, которые он, опустив чемодан, освобожденно потирал одну о другую, отличались совершенством и красотой лепки.