– Я бы тоже почитала, – сказала Эмма. – Но ее ж не достать! А будешь искать, спросят: «Зачем?»

Кто именно спросит и что за этим последует, не стали уточнять: это и так было ясно как день.

– Я в прошлом году летал в Новосибирск, – заговорил Влад, – очерк писал об Академгородке. Вечером собрались посидеть, ребята все молодые, институтские ученые, они хотят литературное кафе там открыть, название даже придумали – «Под интегралом». Сидим, выпиваем. И вот один парень, биолог, начинает говорить о Боге – но как! Как о своем, допустим, профессоре, с которым он каждый день задачки какие-то решает на доске. И все слушают, никто не удивляется. У меня просто глаза на лоб полезли. И никто, главное, не боялся, что донесут! Что стукнут и прикроют всю эту лавочку!

– Может, им разрешают, – предположила рыжая Эмма, – поэтому они и не боятся. И читают, что хотят: хоть Фому, хоть Ерему.

– Читают наверняка, – сказал Сергей. – «Если слепой ведет слепого, оба падают в яму». Это тоже из Фомы.

– А если зрячий ведет слепого, – продолжил Влад Гордин, – то оба обойдут яму.

– Ловчую, – уточнил Сергей. – Ловчую яму.

– Ну да, – сказал Влад. – Вы наш поводырь, вот и ведите.

– За́мка у нас пока нет, поэтому давайте соберемся в «стекляшке» сразу после ужина, – предложил Семен Быковский. – Место проверенное. Надо же, в конце концов, понять, что у нас общего с тамплиерами.

– С рыцарями военно-монашеского ордена тамплиеров у нас нет ничего общего, – дружелюбно оглядев сидевших за столиками чебуречной на речном берегу, начал Сергей Игнатьев. – Ровным счетом ни-че-го! С чем я всех нас и спешу поздравить: жизнь крестоносцев была трудна, а конец ордена, не про нас будь сказано, – трагичен. Не хочу вас расстраивать, но последний Великий магистр, его звали Жак де Моле, был осужден инквизицией и погиб на костре. – Начало было захватывающим. В густой тишине Сергей взглянул на Семена Быковского, и тот ответил ему кривой улыбкой. – Кстати, а как нам друг друга называть? Соратниками? Но мы не рать, а наш магистр, – он снова взглянул на Семена, – не генерал и не маршал. Кроме того, само это слово – «соратники» свидетельствует о дурном вкусе: от него несет тленом и дешевым популизмом. Сотрапезники? Но не трапезная же нас объединяет, не столовый корпус, да и хлеб уже давным-давно не преломляют в торжественном молчании, а кромсают в хлеборезке. Собутыльники! Вот кто мы такие! К тому же и тамплиеры, говорят, не чужды были вина в своем кругу, а то и «святой травки» для поднятия настроения. За травку по нынешним временам можно отправиться в места не столь отдаленные года на три, а вино у нас не под запретом, и рюмка-другая укрепляет наш дух хоть перед инквизиторами, хоть перед общим собранием трудового коллектива… Итак, собутыльники, мы отличаемся от прочих сами знаете чем и это тайное отличие объединяет нас в касту неприкасаемых. Были кастой и рыцари храма Соломона, гордой кастой людей, владевших тайной. А чем важней и совершенней тайна, тем сильней хотят проникнуть в нее непосвященные. Нищий поначалу орден, чьи рыцари демонстративно разъезжали по двое на одной лошади, стал вдруг богатеть на глазах, начальство ездило уже одвуконь, и это возбуждало зависть и раздувало любопытство: что такое знают тамплиеры, что за тайну они хранят от широкой публики? Перешептывались и о Граале – кубке со стола Тайной вечери, и об окрашенном кровью Христа копье Лонгина, и даже о высушенной голове Иоанна Крестителя. Все эти святые предметы, по разумению обывателя, могли принести владельцу успех во всех начинаниях, удачу в делах и большие деньги.

На этом интересном месте рассказ Сергея Игнатьева был прерван ревом и грохотом, прилетевшими с неба. Слушатели и рассказчик недоуменно вертели головами. Миша Лобов с охотою дал объяснение происшествию.

– Самолеты репетируют, – перекрикивая шум, сказал Миша Лобов. – По радио передавали: завтра Ленина будут скидывать на перевале.

– Как скидывать? – выкатила свои голубые шарики Валя Чижова. – Ленина?

– Ну да, – подтвердил осведомленный Миша Лобов. – Комсомольцы спустят его на парашюте и установят на перевале. Подарок ко Дню парашютиста.

Теперь картина прояснилась, все встало на свои места. И грохот небесный укатил от Самшитовой рощи дальше в горы.

– Король крестоносцев Балдуин Второй, – продолжал, покачав головой, Сергей Игнатьев, – отвел тамплиерам помещение в одном из крыльев разрушенного римлянами храма на холме Соломона, в самом центре Иерусалима. Храмовники там обустроились и взялись за раскопки – надо сказать, что холм был изрыт древними тоннелями, как муравейник. Никто не знает доподлинно, на что они там наткнулись под землей, на какой клад. Но дела их действительно пошли лучше некуда. Они, с одной стороны, были прекрасными воинами и охраняли христианских паломников, хлынувших в Святую землю, с другой – основали международную банковскую систему: путешественники теперь не зашивали золотые монеты в полу, а сдавали свои деньги в отделение ордена в Европе и получали их, за вычетом, разумеется, комиссионных, в Иерусалиме, неподалеку от того места, где Иисус разогнал менял и торговцев. Зато не надо было теперь дрожать, что разбойники с большой дороги нападут на путника и выпотрошат его, отнимут все до последнего гроша. Сбережения тамплиеров росли, как тесто на дрожжах, к ним уже и короли обращались за ссудами. А кредит, как известно, портит доверие: берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда…

С этим нельзя было не согласиться; древние заботы представлялись обитателям Самшитовой рощи теплыми и близкими, как будто не века отделяли тубплиеров от их предприимчивых предшественников, а вытянутая в темноте рука с растопыренными пальцами… Тем временем небесный рев снова накрыл Рощу – комсомольские самолеты зашли на второй круг на бреющем полете: Ульянова следовало доставить завтра на скалу без неприятных случайностей и накладок. Вжав головы в плечи, собутыльники терпеливо пережидали тревожное рычание небес, а горцы в своих саклях яростными взглядами сверлили трясущийся потолок, от горящего взора абрека Мусы почти дымились ветви лесного шалаша. По разумению Мусы, русскому вождю мирового пролетариата уместней было бы стоять на пригорке где-нибудь в Тамбовской губернии, а не на кавказском кряже.

– Забегая вперед, – продолжал между тем Сергей Игнатьев, – скажу, что именно деньги – как раз то, что нам с вами никак не грозит, – довели орден до беды. Французский король Филипп Красивый потянулся к деньгам тамплиеров, папа Климент Пятый не выдержал нажима и поддержал короля. Инквизиторы взялись за дело: за один день, оставшийся в истории под названием «черная пятница», могущественных еще накануне рыцарей-храмовников переловили и отправили в тюрьму. Процесс был задуман Филиппом Красивым с большим размахом. Следователи инквизиции действовали по безошибочному методу: «Был бы человек, а статья найдется». Под пытками на дыбе рыцари признались в страшном обвинении – ереси и поклонении дьяволу. «Признание – царица доказательств»; истерзанных подследственных ждал костер. Корчась в огне, Великий магистр де Моле отрекся от своих показаний, проклял и короля, и папу со всем их потомством на вечные времена и предрек им скорую гибель. Чудеса хоть и редко, но случаются на нашем свете: через две недели после казни магистра умирает от кровавого поноса в диких корчах папа Климент Пятый. Еще через четыре месяца, перевернув с ног на голову замки и штаб-квартиры тамплиеров и не найдя ни гроша из их баснословных капиталов, здоровяк Филипп Красивый сражен апоплексическим ударом; смерть его мучительна. На протяжении четырнадцати лет вслед за отцом-королем следуют, погибая один за другим при загадочных обстоятельствах и не оставляя потомства, три его сына, прозванные в народе «проклятыми королями». Со смертью последнего из них, Карла Четвертого, династия Капетингов прервалась. А за сокровищами тамплиеров искатели приключений охотятся по сей день. Игнатьев умолк и отхлебнул коньяку из рюмки.