Потом она спокойно опускала лук, но блеск глаз, покрытые легким румянцем скулы, вздымающаяся грудь… Нельзя было сказать, определить мыслью, как ему хотелось подойти к ней, прижать к себе, почувствовать ее всю в своих руках, прикоснуться лицом, вдохнуть запах волос, платья, ветра, обвевающего ее как-то совершенно по-особому, не так, как его, как других…

Похоже, он сходит с ума? О Боже, да, конечно, конечно, он сходит с ума – иначе невозможно объяснить, как проникает в него, почти физически ощутимо, дыхание этой женщины, словно яд, сковывающий члены, жаркий, желанный, острый, разрушающий волю…Он встряхнул головой, отгоняя морок – что с ним? – глубоко вдохнул холодный воздух. Наступило пробуждение…

Сиур проснулся. Долго не мог унять волнение. Сердце бешено колотилось, – с трудом переводя дыхание, он еле вспомнил, кто он и где находится. Лежал неподвижно, глядя в ночь за окном. Шторы они с Тиной закрывать не стали. На ее вопрос, почему он теперь не считает нужным скрывать свое знакомство с ней, пояснил, что милиция посчитала смерть старика естественной, и, судя по всему, никакого расследования не будет, никто ими не интересуется и вряд ли заинтересуется в ближайшем будущем, поэтому скрываться особо не стоит, хотя и афишировать знакомство им не следует. Мало ли? Береженого Бог бережет.

Заснуть так и не удалось, и Сиур позволил мыслям течь вольно. Завтра перво-наперво нужно съездить к дому антиквара и расспросить юношей, которые могли совершенно неожиданно что-нибудь да заметить – околачиваются во дворе, в подъезде, стараясь не попадаться на глаза взрослым, – такие ребята знают больше всех обо всем, часто не придавая этому значения. Только расспрашивать надо умно. Но это он как раз умел.

Так, затем подвал. Вот с подвалом сложнее. Может быть, ночью? Потом додумаю, – он перекинулся мыслью на племянника. Племянник у старика действительно был, как ни странно, самый что ни на есть настоящий, из плоти и крови, и даже работал, причем действительно в одном из коммерческих банков. Сиур знал этот банк, там напротив располагались полуразрушенные старые дома, наверняка распроданные, но еще не отремонтированные. Удобное место для наблюдения.

Еще одна смутная мысль никак не оформлялась в четкую задачу. Во время всего их с Тиной разговора она мешала и беспокоила его, как заноза. А, вот что: надо бы расспросить ее, где она была вчера с подругой. Почему сразу не ответила? У него мелькнуло желание завтра после ее ухода остаться и обыскать квартиру, но он подавил это желание. Возможно, придется пожалеть об этом.

С женщинами всегда так. Начинаешь решать какую-нибудь их проблему путем приобретения еще больших проблем. С мужиками все проще. Он вздохнул. Посмотрел на часы, стараясь в лунном свете рассмотреть стрелки. Кажется, до утра еще полно времени. Удастся ли заснуть?

Сиур повернулся на другой бок и стал думать о Тине. Она спала в другой комнате. Спала ли? Наверное, – слишком устала и слишком много переживаний. Старика она, по-видимому, действительно любила. Такие вещи сразу видно. Интересно, где ее родители? Похоже, она довольно одинока, если не считать малохольной Людмилки. Он мысленно улыбнулся. – Хотя Людмилка хорошая баба, добрая, бесхитростная и преданная, без всяких этих новомодных штучек.

Незаметно для себя он снова задремал. Так, в полудреме, и дождался утра.

Тина вышла на кухню тихая, под глазами темные круги. Волосы она гладко зачесала назад, заколола. Потянула носом, вдыхая запахи кофе и поджаренной ветчины.

– Вкусно пахнет! Как будто мама дома. – Ее глаза снова погрустнели.

– Все-таки она одинока, – подумал Сиур, приглашая ее позавтракать. – Я тут у вас распоряжаюсь, как дома. Вы не против?

– Против? Конечно же нет. Это замечательно. – Она положила в чашку сахар и налила кофе ему и себе. – Ой, я даже не спросила, вам с сахаром или без? Так давно никто не готовил для меня завтрак. Спасибо. Знаете, я очень не люблю готовить. Просто терпеть не могу. Женщина не должна так говорить. «Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок». – Она едва заметно улыбнулась, скрывая смущение.

– Мужчина должен был бы оскорбиться. – Сиур засмеялся. – А через что лежит путь к сердцу женщины? Молчите? Ну, понятно, даже самый мудрый библейский царь Соломон[14]не смог разгадать эту загадку… помните? Нескольких вещей он так и не постиг, в том числе и «путь мужчины к сердцу женщины». А где уж нам?

– Может быть, он просто не захотел делиться? Унес эту тайну с собой! – Тина развеселилась. Кофе был сварен отменно, а вкусную еду она любила. Особенно если ее готовил кто-то другой. – У мужчин и так все преимущества. Надо же их оставить в неведении хотя бы относительно одной вещи! Впрочем, самой для них интересной.

– Вы полагаете, что это самое для нас интересное? Пожалуй, в этот раз я соглашусь. Впрочем, меня, например, интересует кое-что еще. Вы позволите? – он положил на хлеб кусок ветчины потолще и подал Тине.

– Что? – она спросила это с набитым ртом, и заметила, что по его лицу скользнула неуловимая тень, сменившаяся улыбкой. Вряд ли она смогла бы догадаться, что Сиур в этот момент подумал, что Вера никогда не заговорила бы с полным ртом, разве что произошло бы что-то из ряда вон выходящее.

– Вы что-то хотели меня спросить?

– Если вы позволите. Мое любопытство может показаться неуместным, но поверьте, что это не совсем так. Вернее, совсем не так. Мне нужно это знать. Где вы были вчера до позднего вечера со своей подругой? Я несколько раз звонил вам…

– Ах, это…

Сиур готов был поклясться, что она испытала облегчение. Чертова девка что-то скрывает, это ясно. Он постарался сохранить любезное выражение лица. Впрочем, она была занята едой и ничего не заметила.

– Зачем вам лук? – вдруг спросил он совсем не то, что собирался.

– Стрелять, зачем же еще? – она с удивлением подняла на него глаза. – А что?

– Стрелять? – Сиур чуть не поперхнулся. Он ожидал любого ответа, кроме того, что прозвучал. О, Боже, стрелять! Час от часу не легче. Ему захотелось ущипнуть себя покрепче, может, он просто продолжает спать?

– Ну да. – Она даже перестала жевать. – Я люблю стрелять из лука. А еще больше из арбалета, – девушка даже зажмурилась, как кошка на солнышке, такое удовольствие доставила ей сама мысль, как о стрельбе, так и об оружии. – О, это так… дивно. Стрельба – это вдохновение, это как песня…

Она хихикнула, заметив, какое глупое у него выражение лица.

– Когда стрела летит – она поет песню смерти. Или любви. Это куда стрелять. – Ее глаза стали мечтательными. – У любви и смерти есть свои цвета и свои песни, подобные дуновению Вечности… Да вы испугались! – она насмешливо смотрела на него, а ему никак не удавалось взять себя в руки.