— Ай, боже мой! Тома, говори, пожалуйста, про Любу!

Ужасно поджимало время: вот-вот Владимир Владимировичустановит откуда я звоню, и его орлы тут же помчатся в ресторан, ворвутся,повалят меня на пол и наденут наручники — представляю радость официанта.

Зато за обед платить не придется.

— Мама, с Любой мы виделись после новоселья и вспоминали какхорошо погуляли, — хохотнув, сообщила Тамарка и горестно добавила: — БедныйВалерик до сих пор никак не отойдет, но куда ты пропала?

— Дорогая, все расскажу потом, сейчас же ответь на одинвопрос: куда попала граната?

Судя по всему с Тамаркой приключился шок — секунд тридцатьона молчала, что можно считать рекордом, достойным книги Гинеса.

— Какая граната? — наконец спросила она.

— Ну та, которой тот козел пальнул из гранатомета впрезидента. Куда-то же граната улетела, раз он промахнулся.

Тамарка пошла на новый рекорд: на этот раз она секунд сорокмолчала, а я ждала ответа.

Время страшно поджимало: Владимир Владимирович, пожалуй, ужеустановил откуда звоню, и его орлы уже мчат в ресторан на радость официанту,которому, думаю, изрядно я надоела.

— Тома! — завопила я. — Не томи, признавайся, куда угодилаграната?!

Тамарка начала что-то невнятно лепетать про мой развод, прото, что у нее тоже все это было с Фролом Прокофьевичем, что она даже рукиналожить на себя собиралась, а потом все утряслось, и она снова вышла замуж.Хотя, если вспомнить за кого она вышла, уже трудно будет сказать, что всеутряслось.

— Тома, что ты лопочешь? Про развод я забыла давно. Скажуболее: уже успела пофлиртовать с владельцем “Бентли”, купившим роскошныйспальный гарнитур, но дело не в этом. Долго ли допрашивали Любу? Что сказалВалерка?

Тамарка и вовсе повела себя подозрительно.

— Хм, Мама, приезжай-ка, родная, ко мне, — настораживающеласково сказала она. — У меня сейчас, правда, совещание будет, но минут черезсорок освобожусь, и мы про все потолкуем. Под коньячок, Мама, и под икорочкуобсудим все наши женские проблемы: сразу на сердце полегчает. Кстати, Мама, тыне обращалась еще к врачу?

— Нет!

— И не надо, — обрадовалась Тамарка. — Для началапосоветуемся с Розой, она хороший врач, хоть и гинеколог. Знаешь, эти психиатрыопасные люди — на всю жизнь могут штамп приделать, доказывай потом что у тебявсего лишь легкое затмение, а не последняя стадия шизофрении. А тебе, с твоимиособенностями, долго доказывать придется.

“Время поджимает, — психуя, подумала я, — болтаем же овсякой ерунде.”

Время поджимало уже так, что я решила говорить открытымтекстом, а потому сообщила:

— Тома, телефон твой на прослушке, поэтому соберись иответь: куда приземлилась граната, и жив ли наш президент?

Вопросы были заданы актуальнейшие, тут бы сконцентрироватьсяи быстро-быстро на них отвечать, Тамарка же после сообщения о прослушкеотвечать утратила всякую способность. Она сама начала вопросы задавать.

— Как — я на прослушке? А моя компания? Как — я напрослушке? — только и мямлила она. — Что ты имеешь ввиду?

— Только то, что прослушивается каждый твой разговор: хотьтелефонный, хоть вживую. Эфэсбэшники думают, что я покушалась на президента ипрослушивают разговоры всех моих друзей…

Поскольку информации и у меня изрядно поднакопилось, яразогналась и дальше продолжать, однако необходимость в этом отпала: в трубкераздался звук падающего Тамаркиного тела.

А я еще гордилась ее лошадиным здоровьем!

Нет, все же Тамарка слабачка. Чтобы делала она, попади в моинеприятности?

Я мысленно выругалась и вот тут-то наткнулась на изумленныйвзгляд официанта.

“Черт, — подумала я, — кажется пришлось сказать вслух обэтом дурацком покушении.”

Как, порой, спасает всем надоевшая реклама, нет-нет да иподбросит нужный слоган.

— Шутка, — с улыбкой сообщила я, возвращая официанту трубку.

Он со вздохом облегчения улыбнулся, после чего ярассчиталась с ним, в темпе марша покинула ресторан, поймала такси и, садясь,выдохнула таксисту:

— Гони!

— Куда? — спросил он.

— Прямо, а потом, минут через пять, обратно. Хочу проехатьпо этой улице.

Прямо мы поехали, а вот обратно не получилось — остановилпостовой.

— Проезд запрещен, — сообщил он. — Объезд по соседней улице.

“Началось, — подумала я. — Значит не ошиблась, Тамаркадействительно на прослушке.”

ПРОБУЖДЕНИЕ

Сумитомо очнулся. Тело сотрясала дрожь — остывшая водаобжигала.

“Где я? Кто здесь?” — мелькнула мысль.

Шестеро воинов в доспехах склонились над ним.

Императорская стража!

Нестерпимо болит голова.

— Вставай, — рявкнул дворцовый буси.

Меч в ножнах небрежно шлепнул по обнаженной спине Сумитомо —невероятное оскорбление.

Все потеряло значение.

Страшное оскорбление! Удар ножнами — жестокая обида.Сумитомо рванулся. Гнев удесятерил силы. Только что вялое, безвольное телогибкой пружиной выбросило из ванны. Обнаженный Сумитомо, скрежеща зубами, пошелна стражника.

Презрительно усмехнувшись, воин еще раз ударил Сумитомоножнами по голове. И силы иссякли. Сумитомо качнуло. Вода текла с лица вместе скаплями пота.

Комната и стражники вращались, зыбко подрагивая. Взглядподернула пелена.

— Наглец… Ответишь за оскорбление… головой, — прохрипелСумитомо, теряя сознание.

Снопом рухнул он к ногам воина стражи.

И вновь мрак.

Время остановилось.

* * *

Я напряженно смотрела за окна такси, отбиваясь от глупых инеуместных мыслей.

Возникал вопрос: “Что я за урод? Почему упорно не хочу житьв своем теле? Почему все проблемы в странные формы облекаю и подальше от себяуношу? На другие планеты, в другие страны, в другой век! На кой черт мне этотСумитомо?”

“Но он — это я!”

“Нет, я это я и к черту Сумитомо!”

Положение было аховое: против меня все власти страны, я жемогла похвастать только новой прической, изобретенной моим стилистом. Прическувластям не противопоставишь. Однако, надо было как-то действовать, но как?