«Ханн, ханн, ханн, ханн…»

Удинаас встряхнулся. Взмокшая накидка теперь холодила тело.

Со стороны моря донесся крик. Возвращались воины на к’орфан. Удинаас двинулся по площади к дому Сэнгаров. Увидев Томада Сэнгара и его жену Урут, он упал на колени и прижимался головой к земле, пока они не прошли. Затем встал и поспешил в большой дом.

Одетый медью труп положат в выдолбленный ствол черного дерева и запечатают с двух концов кедровыми дисками. Через шесть дней ствол предадут земле в одной из дюжины святых рощ. До тех пор погребальная песнь будет продолжаться – вдовы будут сменять друг друга в этом тягостном, ужасном труде.

Удинаас пробрался в свою маленькую спальную нишу. Баркасы войдут в канал, один за другим, в тусклом полусвете. Они не могли потерпеть неудачу, они всегда справлялись. Команды девятнадцати кораблей летери теперь мертвы – рабов в этот раз не брали. По обоим берегам канала благородные жены и отцы молча приветствовали своих воинов.

Молча.

Потому что случилось нечто ужасное.

Удинаас лег на спину, глядя на косой потолок; он чувствовал в горле непривычный предательский комок и слышал, в собственных жилах, неясное эхо сердцебиения. «Ханн-ханн. Ха-ха. Ханн-ханн. Ха-ха…»

Кто ты? Чего ты ждешь? Чего ты хочешь от меня?

Трулл выбрался на причал, держа в правой руке копье, и остановился рядом с Фиром. Напротив них стояли Томад и Урут. Рулада не было видно.

Не видно, понял Трулл, и Майен.

Краем глаза он заметил, как Фир оглядел толпу встречающих и с невозмутимым лицом шагнул к Томаду.

– Майен в лесу с другими девушками, – сказал Томад. – Собирают листья морока. Их охраняют Терадас, Мидик и Рулад.

– Сын… – Урут подошла ближе, всматриваясь в лицо Фира. – Что он сделал?

Фир покачал головой.

– Они умерли позорной смертью, – сказал Трулл. – Мы не могли видеть, чья рука принесла им смерть, но это было… чудовищно.

– А тюлени? – спросил Томад.

– Их забрали, отец. Та же рука.

Гнев сверкнул в глазах Урут.

– Это не полное раскрытие. Это вызов демонов.

Трулл нахмурился.

– Я не понимаю, мать. Там были тени…

– И тьма, – вмешался Фир. – Из глубин… тьма.

Урут сложила руки и отвела взгляд. Трулл никогда не видел ее такой опустошенной.

И сам он ощущал все большее беспокойство. Не меньше трех пятых из тисте эдур занимались чародейством. Пользовались множеством фрагментов из расколотого пути Куральд Эмурланна. Сила Тени обладала мириадами оттенков. Из сынов Урут только Бинадас пошел тропой чародейства. И все же слова Фира вызвали понимание у Трулла.

– Выходит, чародейство Ханнана Мосага – не Куральд Эмурланн. – Даже не глядя на их лица, Трулл понял, что последним понял правду. Он поморщился. – Простите меня за глупые слова…

– Глупые, только если произносить их вслух, – ответила Урут. – Фир, возьми Трулла и Рулада. Отправляйтесь к Каменной Чаше…

– Прекрати, – твердо сказал Томад, потемнев лицом. – Фир, Трулл, возвращайтесь в дом и ждите меня там. Урут, посмотри, что нужно вдовам. Павший воин встречает первые сумерки среди родни. Нужна искупительная жертва.

Сперва Трулл решил, что мать откажется. Однако Урут, плотно сжав губы, кивнула и пошла прочь.

Фир махнул Труллу, и они отправились в большой дом, оставив отца на берегу канала.

– Тяжелые времена, – сказал Трулл.

– А очень нужно, – спросил Фир, – стоять между Руладом и Майен?

Трулл захлопнул рот. Вопрос застал его врасплох, уже не отделаешься легкомысленным ответом.

Фир счел молчание ответом.

– И когда стоишь между ними, за кем ты следишь?

– Я… Извини, Фир. Просто не ждал такого вопроса. Очень нужно, ты спросил. Я отвечу: не знаю.

– Понятно.

– Его напыщенность… раздражает меня.

Они подошли к двери. Трулл смотрел на брата.

– Фир, а что это за Каменная Чаша? Я никогда не слышал…

– Неважно, – ответил Фир и вошел в дом.

Трулл остался на пороге. Он провел рукой по волосам, повернулся и посмотрел через площадь. Все, кто встречал воинов, разошлись, как и сами воины. Не было видно и Ханнана Мосага с его магическим отрядом к’риснан. На берегу осталась одинокая фигура. Томад.

Мы настолько отличаемся от других?

Да. Потому что колдун-король позвал сынов Томада. Чтобы мы стали свидетелями.

Он сделал нас своими слугами. Вот только… он ли хозяин?

Во сне Удинаас стоял на коленях в пепле. Из ран на руках и ногах текла кровь. Сдавленное горло не давало дышать. Он выпрямился, хватаясь руками за воздух, – а небо ревело и набрасывалось со всех сторон.

Огонь. Огненная буря.

Он закричал.

И вновь оказался на коленях.

Все стихло, кроме его судорожного дыхания. Удинаас поднял голову. Буря прошла.

Силуэты на равнине. Они бредут и поднимают пыль, взвихривающуюся разодранным саваном. Их буквально искромсали каким-то оружием; конечности держатся на остатках сухожилий и мышц. Невидящие глаза; лица, искаженные страхом, лица, видевшие собственную смерть. Не заметив его, они проходят мимо.

Внутри растет чувство громадной потери. Горе, а потом едкий привкус предательства.

Кто-то заплатит за это. Кто-то заплатит.

Кто-то.

Кто-то.

Это не его слова, это не его мысли, но голос, звучащий в центре черепа, его собственный.

Рядом прошел мертвый воин. Высокий, чернокожий. Меч отсек ему большую часть лица; белеет кость, покрытая красными трещинами от свирепого удара.

Что-то мелькнуло.

Рука в железной перчатке обрушилась сбоку на голову Удинааса. Брызнула кровь, и он рухнул на землю в туче серого пепла.

Рука в перчатке ухватила его за левую лодыжку. Ногу безжалостно дернули вверх.

Удинааса потащили.

Куда мы?

– Дама жестока.

Дама?

– Жестока.

Она ждет нас в конце?

– Ждет не только она.

Он изловчился повернуть голову и посмотрел на борозду, которую прочертил в пепле. След тянулся до горизонта, и черная кровь наполняла этот неровный желоб. Сколько уже меня тащат? Кому я наношу рану?

Гром копыт.

– Это она.