С тех пор она странствует по земле, сокрывшись от наших глаз, готовясь вернуться в тот миг, когда понадобится нам больше всего. Наша единственная спасительница. Наш единственный шанс исполнить ритуал возобновления, согласно желаниям богов, и восстановить разорванные узы «джанма».

Кунал никогда не слышал, чтобы так рассказывали историю пропавшей принцессы. Всплыло непрошеное воспоминание о матери: ее широко раскрытые глаза, то, как она кричала ему, приказывая бежать…

Он вздрогнул и отвлекся от воспоминаний, когда на его плечо легла рука.

– Пожалуйста, не докладывайте о них, эменда, – зашептал лавочник, возникая у его локтя. – Умоляю вас. Они всего лишь девочки.

Пульс Кунала участился от этих слов, забрезжило понимание. Королевский эдикт, запрещающий людям собираться группами больше шести.

Он-то считал эдикт методом борьбы с сопротивлением – с «бунтарями», как их называл генерал, с теми, кто подстрекал к волнениям и беспорядкам. Именно так ему и твердили.

Кунал постепенно начал понимать, что ему скармливали кучу всякой лжи – и он в нее верил.

Он закрыл клапан и тоже положил руку на плечо лавочника.

– Вам не о чем беспокоиться, – ответил он, глядя собеседнику прямо в глаза. – Как я и говорил – клянусь честью. Что же там?

Все выглядело как разновидность школы – с кусочками бумаги и мела, рассыпавшимися повсюду. В углу на возвышении стояла небольшая мраморная статуэтка девочки-пастушки. Кунал видел похожую в городе, который проезжал до этого.

– Мы учим этих девочек, потому что никто другой этим не занимается. У нас нет таких возможностей, как в больших городах вроде Фаора, но мы обходимся тем, что есть.

– Я никому не скажу. – Кунал положил руку на сердце. Лавочник заметно расслабился. – Не бойтесь меня.

Куналу очень не нравилось, что приходилось это объяснять.

– А это была история пропавшей принцессы? Никогда не слышал, чтобы ее так излагали, – полюбопытствовал он.

Лавочник поглядел на него с подозрением.

– Так все джансанцы рассказывают эту историю, может, немного по-разному. Но суть одинаковая.

– Та, которую нам пересказывали в Крепости, очень отличалась от вашей, – заметил Кунал.

– Я этому не удивляюсь, юноша. Генерал – яростный сторонник короля.

Кунал вздрогнул, поняв, что мужчина говорит в настоящем времени. А это значило, что весть о смерти генерала пока еще сюда не долетела. При упоминании дяди Кунал вытянул листок из сумки и развернул, чтобы показать лавочнику. Он не рисовал много лун – но сумел ухватить высокие дуги ее бровей, изгиб ее губ.

Это придется сделать.

– Вы не видели здесь эту девушку? – спросил он с приливом надежды.

Лавочник потряс головой.

– Она ваша родственница?

– Можно и так сказать. – Кунал умолк, стараясь не поддаваться разочарованию. Придется ехать дальше, в Фаор. – Вы, кажется, говорили о еде? – и Кунал улыбнулся.

Лавочник кивнул, явно обрадовавшись уходу разговора от опасных тем. Он повел Кунала обратно к плите, прочь от скрытой комнаты. Ловко нажарив еще горку пирожков с горошком, он постепенно успокоился и стал отвечать на вопросы гостя.

Кунал и впрямь обожал эти пирожки, но он также хотел узнать больше о местных людях. Раджу-лавочник рассказал ему, насколько город зависел от сельского хозяйства и как начал страдать два года назад, после пересыхания Бхагья. Покупатели были, но продавать стало нечего – весь урожай сахарного тростника оказался испорчен.

Их соседи на севере пока не столкнулись с подобными тяготами, ибо там река пока еще текла обильно от истока в Айфорском кряже. Это обстоятельство встревожило Кунала – стало ясно, что до засухи в центральных районах осталось немного времени. Столица и другие южные города могли рассчитывать на океан и торговлю. У этих людей не осталось бы ничего.

Каким бы суровым ни был король, все это казалось уже не суровостью, а жестокостью и безответственностью. Кунал понял, насколько далек он был от нужд Джансы и ее народа. Он провел последние десять лет в неведении, сражаясь на границах или тренируясь в Крепости. Не задавал вопросов и не выглядывал за пределы собственной жизни.

Для людей, живших за счет реки, земля была всем. Им ничего не перепало из военной добычи короля, укравшего и землю, и их жизни.

Через час Кунал ушел из палатки со свежими пирожками с горошком и подарком Раджу – особыми домашними лепешками-роти, которые он вручал так настойчиво, что Кунал не смог отказаться.

Ему было над чем поразмыслить, особенно над тем, что убийство генерала до сих пор держали в тайне. Возможно, Крепость сделает это после поимки Гадюки.

Вместо того чтобы сразу отправиться в конюшню, Кунал решил побродить по узким мощеным улочкам города. Ему нужно было увидеть все, что описывал Раджу, своими глазами.

Лавочки жались все тесней, и, по мере того как широкие улочки сменялись бедными закоулками, одежда на прилавках менялась с ярких вышитых одеяний и тюрбанов на тряпье того же грязно-серого цвета бедности, что лачуги вокруг.

Обойдя весь городок, Кунал не нашел Гадюку, но насмотрелся достаточно: он видел колодцы, сухие и заброшенные, и семьи из семи-десяти человек, ютившиеся в хижинах размером с палатку Раджу.

Глаза людей блестели от голода, и под их взглядами у Кунала словно что-то треснуло в груди.

Он столько всего игнорировал, презрительно запершись в своей жизни. Больше такого не будет.

Пара мальчишек выбежали на улицу прямо перед его носом, увлеченно тузя друг друга, но, заметив Кунала, замерли, со страхом и восхищением глядя на его доспехи.

Кунал взялся за золотые наручи и в два яростных рывка стащил их с рук. Он опустился на колени, пачкая грязью светлый хлопковый дхоти, и протянул наручи мальчикам.

Новую одежду тоже стоило бы найти, нечто такое, что позволило бы ему смешаться с толпой в городах по пути следования. Он более не хотел пользоваться преимуществами, которые давали эти доспехи.

Кунал оседлал кобылу, перекинув тонкий кожаный ремешок со стременами через спину. Она было попыталась куснуть его за руку, но Кунал проигнорировал приглашение к игре. Не сегодня.

Как только все было готово, Кунал отправился в дорогу, твердя себе, что искать Гадюку – лучший способ помочь этим людям, чем думать об их страданиях.

Но забыть было невозможно.

Эша переступила через одурманенного мужчину, который уснул, раскинув руки и ноги, будто размотанные канаты.

На столе рядом со свечой и увеличительным стеклом громоздился ворох свитков. Она надеялась, что тот спящий мудрец изучит украденные свитки и даст ей полезные сведения, но пока ей не везло.