И еще: надеюсь, Теренс рассказал вам о ее нелепой фигуре? Повторю, что, как правило, мне нравятся девушки с маленькими грудями: грудями, похожими на покатые круглые выпуклости, которые ненавязчиво переходят в нежные, как лепестки или осенняя паутинка, соски. Не выношу женщин, которые повсюду носятся со своими грудями, как человек-оркестр. Громадные тарелки с бланманже, набитые, как туристский рюкзак, и увенчанные сосискообразными отростками, — благодарю покорно. Ни минуты не колеблясь, готов допустить, что груди у Джоан прямо-таки колоссальные (такие большие, что она даже носит бюстгальтер) и что они выглядели бы крайне удручающе в случае с любой другой женщиной (Сюзанной, миссис Стайлз, Мирандой и так далее). Но телу Джоан присуща какая-то ласкающая глаз непропорциональность, как, впрочем, и всему, что ее касается. Такие по-деревенскому грубые груди, поддерживаемые хрупким приспособлением над жалкой талией, здесь очевидно не на месте (хотя ниже талии, надо признать, у нее все классно: длинные гибкие бедра, мальчишески маленький опрятный задок). Она преподносит все это с определенной стильностью, и, да, готов признать, что меня все это даже забавляет.

Возьмите, к примеру, первый раз, что Теренс притащил ее ко мне на квартиру. Стоял великолепный вечер середины апреля, и бургундское вино сумерек медленно лилось в высокие окна. Что-то мурлыча себе под нос, я лежал в постели, бокал «тио пепе» балансировал на мускулистой столешнице моего живота, я только что принял душ и находился на полпути к тому, чтобы сменить свою дневную одежду на вечернюю, — иными словами, голый, не считая нескольких белых лоскутков, едва скрывающих или, вернее, дерзко приоткрывающих мою наготу, — и по обыкновению готовясь умчаться к Торки в своей агрессивной зеленой машине, которая сегодня вернулась из Воровского Гаража в сопровождении головокружительного счета. Услышав обычное пьяное копошение у входной двери, я уже изготовился отставить бокал, изобразив скованный сном мужественный профиль, как вдруг услышал голоса — женское воркованье на кокни, перебиваемое назидательным баритоном Теренса. Я раздраженно сел в постели за мгновение до того, как они поднялись в мою комнату: Теренс с блестящим портфелем, полным дешевой выпивки, и по пятам за ним — кудреватая Джоан.

— Извини, Грег, — сказал он, отводя глаза от моих нагих форм. — Мы думали, тебя нет. Просто хотели взять немножко льда.

— Милости прошу, — снисходительно протянул я.

— Ох… спасибо.

— Проходите, проходите. Представь мне свою знакомую.

— Ох, ух — это Джоан, Джоан, это Грегори. — Он беспомощно обернулся ко мне и добавил: — Она работает на работе.

— Да уж, работенка. Никогда не видела такой скукотищи.

И она прошла в комнату, минуя мою кровать, прямо к окну, как ни в чем не бывало прислонившись к подоконнику и пьяным, простодушно-оценивающим взглядом окинув мой торс. Я между тем, в свою очередь, воздал должное содержимому ее свободно ниспадающей тенниски, коричневатой полоске между нею и обтянутым джинсами костлявым пахом (и с неудовольствием отметил неестественно пухлый, выдающийся лобок).

— Роскошная квартирка, — сказала Джоан своим забавным говорком. — Сколько платите?

Я сделал неопределенное движение рукой в воздухе:

— Rien[8]. Она досталась мне по наследству. Только местные сборы.

— А что же тогда ты платишь, Тэл? Тэл? Т-э-эл? — спросила она своего коллегу.

— Половину сборов, — пробормотал он.

Вид у Теренса в тот вечер действительно был хуже некуда. С его малосимпатичного лица с длинной верхней губой и сломанной переносицей, казалось, сбежали все краски жизни, остатки волос тусклыми рыжими хвостиками падали на лоб. Его вопиющий костюм, как обычно, висел на нем, будто на масленичном пугале. Однако он казался вполне доволен собой; он украдкой улыбался, и один из его отвратительно ярких глаз грязно поблескивал.

— Так, так, так, — сказала Дженис, поворачиваясь ко мне, — вот это круто.

Я выдержал ее взгляд — и когда Теренс проковылял на кухню и круглый рот Дженис изобразил вызывающую полуулыбку, почувствовал, как знакомая дрожь пробежала между нами: внезапно комната наполнилась винно-красным светом, и вдруг показалось, что не было бы ничего более пристойного и естественного в мире, если бы Джоан, скинув через голову свою тенниску, без тени улыбки встала на колени перед кроватью и зарылась своими крепкими губами в складки моих скудных риз. Если бы не Теренс, оглушительно копавшийся за стеной, она сделала бы это без малейшего колебания. В этом я ничуть не сомневался. И Теренсова потаскушка тоже.

— Я так рад, что он вам понравился, — почти шепотом произнес я, доводя ее киску до точки кипения. — Мне действительно кажется, что он очень красивый.

— О, мне тоже. Прекрасный, — сказала она, растягивая слова (и всем понятно, куда теперь был устремлен ее взгляд), — он прекрасный, прекрасный, прекрасный.

— Какую очаровательную подружку ты себе нашел! — крикнул я, когда Теренс появился в дверях, высоко, как официант, держа в руках два стакана. — Приводи ее как можно чаще.

— Прости, Грег, может быть, я и тебе принесу…

Но тут я стремительно выпрямился в полный рост и совершенно невозмутимо стал одеваться. Встревоженный Теренс увлек бедную Дженис за собой вниз — он не сделает этого, подумал я: никаких шансов, — а сам устремился к Торке, застал великого человека спящим, а его дом почти пустым, поиздевался над Адрианом, пока он не удалился дуться в свою комнату, и затем, предаваясь мечтаниям (спасибо юной Дженис), сдался на волю нежно снующему языку Сюзанны, зеленоватому от амфетамина и, на мой взгляд, шершавому, как наждак.

Апрель — самый славный месяц для таких, как я. Опустим крышу моей роскошной зеленой машины. Мой весенний гардероб расцветает. На последнюю стрижку я потратил двадцать фунтов. В моем холодильнике почти не переводится шампанское. Гирлянды цветов украшают мою комнату. Я прогуливаюсь по парку. Мечты о легендарных летних сезонах витают вокруг меня в воздухе.

Когда стоит хорошая погода, я рано ухожу из галереи, так что — несмотря на все более слабые протесты — могу в полной мере наслаждаться днями, становящимися все длиннее, пока обжигающее солнце не заключит город в свои липкие объятия. Я мотаюсь на машине с Кейном и Скиммером по сельским гостиницам. Мы берем с собой богатых девушек на пикники, а если достаточно тепло, то все вместе ужинаем запоздно на мостовых Шарлотт-стрит. По субботам и воскресеньям одна за другой следуют семейные вечеринки — крокет и теннис на душистых лужайках. Мы с Урсулой собираемся на несколько дней в Риверз-корт, пока погода держится (ей нравится ездить в открытой машине), но мое расписание сейчас такое же плотное, как, должно быть, и у нее: апрель — месяц, когда начинающие работать девушки обычно дружатся. Генри Брайн хочет взять меня в Париж на открытие своей выставки, но даже на это у меня нет времени. Мне кажется, это правильно — в юности жизнь должна быть полной. Под конец сезона я практически не сплю, но все говорят, что выгляжу я таким же свежим, как всегда. Как вам это удается? — спрашивают они. И я не знаю, что ответить.