Только ближе к пяти вечера, когда Марина закончила уборку в квартире и развесила выстиранное белье на балконе, она вспомнила о звонке старухи. Ей не особо хотелось разговаривать с Елизаветой Петровной, но, снова и снова прокручивая в голове события последних недель, девушка пришла к выводу, что пожилая женщина как-то связана с исчезновением сестры. В тот злополучный день она ждала, когда Аня вернется с работы. Сестра нашла место сиделки при пожилой обеспеченной даме. Марина крайне удивилась ее выбору, но ничего не сказала, даже обрадовалась, теперь с нее снималась часть финансового груза. Она никогда не жаловалась Ане, что ей тяжело одной прокормить их обеих, видела, как сестра переживает смерть мамы, все больше и больше замыкаясь в себе. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя, осознать, что жизнь на этом не закончилась. Хотя Марина все чаще думала, что однажды она сама просто рухнет, как загнанная лошадь.

Аня не пришла домой ни вечером, ни ночью. Марина не спешила бить тревогу, она знала, что иногда сестра могла без всякого предупреждения остаться ночевать у друзей.

Следующие два дня стали для Марины настоящим адом. Они выпали на выходные, и ей пришлось сидеть в четырех стенах наедине со страшными мыслями. Это сводило с ума.

И только к вечеру третьего дня в дверь настойчиво позвонили. Сердце Марины забилось одновременно радостно и тревожно. Она надеялась, что вернулась Аня. Но у той есть ключ от квартиры, и она не стала бы звонить в дверь. А если сестра потеряла ключ? Мысли пестрой лентой пронеслись в голове, пока девушка летела к двери, перекрикивая настырный звонок.

– Иду я, иду. Кто там? – спросила она по привычке, но ответа не получила. Да он и не требовался – Марина уже отпирала замок.

На пороге стояла женщина неопределенного возраста. Одета она была в строгий брючный костюм, на плечах которого виднелись темные капельки влаги. Одна рука дамы покоилась в мягком бандаже.

– Соломатина Марина Викторовна, – скорее утверждала, нежели спрашивала женщина. Таким тоном обычно оглашают диагноз безнадежно больному.

У Марины ослабли ноги, тело сковало льдом.

– На улице страшный ливень, я промокла до нитки.

Марина бросила короткий взгляд на едва заметные капли на костюме незнакомой дамы.

– А вы, собственно, к кому? – Справившись с оцепенением, Марина отошла в сторону, приглашая женщину войти, и закрыла дверь.

– К вам, если, конечно, вы… Хотя не отвечайте, я сама вижу, что не ошиблась.

Марина беззастенчиво рассматривала свою гостью, которая казалась ей отдаленно знакомой, но вряд ли они могли где-то встречаться.

– Вы, наверное, недоумеваете, откуда я вас знаю? Нет, мы никогда ранее не встречались, ваша сестра Анна работала у меня сиделкой.

– Почему работала? – Новая волна паники накрыла Марину.

– Я не видела ее уже три дня.

– Три дня, – эхом повторила Марина.

– Вот я и подумала, что она могла заболеть. Или есть другая причина ее отсутствия? Я могу ее увидеть?

– Не можете. Аня пропала.

Марина поняла, что все время боялась произнести это страшное слово. Она никак не хотела признать, что Аня действительно пропала.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Три дня назад она ушла из дома и больше не возвращалась.

– Как такое возможно? Вы звонили ее друзьям?

– А вы как думаете? Я просто сидела и ждала ее все эти дни? – Марина понимала, что зря накинулась на женщину: та ни в чем не виновата. Но если она сейчас не выскажет все, что накипело, то просто сойдет с ума. – Я обзвонила всех ее знакомых, звонила в больницы и морги. А в полиции отказались принимать мое заявление, потому как подростки, видите ли, часто сбегают из дома, и если каждого начать ловить, никаких ресурсов не хватит.

– Возьмите себя в руки. – Женщина говорила тихо, но голос ее пробирал до мурашек. – Она уже сбегала из дома ранее?

– Почему я должна перед вами отчитываться? То, что она у вас работала, не дает вам права… – Марина осеклась, понимая, что подхватила эстафету и говорит о сестре в прошедшем времени.

– Анна меня обокрала. – Марина почувствовала, как к щекам хлынула кровь, на лбу вздулась и запульсировала жилка. – Поэтому я здесь.

– Вы уверены, что это сделала она?

– Я бы не пришла, если бы не была полностью в этом уверена. – Женщина поправила бандаж и, точно извиняясь, сказала: – В моем возрасте кости очень плохо срастаются.

– Что она у вас украла? – Марина смотрела в одну точку. – Я работаю и смогу возместить ущерб. Не сразу, но надеюсь, вы согласитесь на рассрочку.

– Деньги – не главное. Марина, я должна очень серьезно с вами поговорить. Если пообещаете меня выслушать, я, в свою очередь, обещаю не обращаться в полицию и решить вопрос, скажем так, полюбовно.

– Почему я должна вам верить?

– Я не могу дать никаких гарантий. – Женщина пожала плечами. Марина не к месту отметила, что дождевые капли не оставили и следа на дорогом костюме. – Но нам определенно есть о чем поговорить.

О чем им разговаривать с этой женщиной, в то время как Аня могла быть где угодно? И не исключено, что ей грозила опасность. Она потеряет время за пустыми разговорами, а нужно действовать. Не исключено, что Ане грозит опасность.

– В моей сумочке лежит фотография, достань ее, пожалуйста.

Марина с опаской исполнила просьбу. А когда посмотрела на снимок, очень удивилась:

– Вы знали мою маму?

– К сожалению, я узнала о ней слишком поздно.

И тогда Марина вспомнила, где видела свою гостью. На похоронах мамы она стояла немного в стороне, спрятавшись под черным зонтом. Она плакала, когда гроб опускали в могилу, а потом села в машину с тонированными стеклами и уехала.

– Вижу, что ты вспомнила. – Женщина улыбнулась уголками губ. – Я даже попрощаться с ней толком не успела. Когда пришла в больницу, она была без сознания. Я просидела возле ее постели почти сутки, а она так и не открыла глаза.

– Зачем вы ходили в больницу к моей маме?

– Я хотела увидеть свою дочь, которую у меня забрали много лет назад. Я твоя бабушка, Марина.

– Вы не можете быть моей бабушкой. – Странно, она даже не удивилась. – Моя бабушка умерла пять лет назад.

– Зина умерла? – Женщина о чем-то задумалась, а потом спросила: – Твой дед, Владимир Соломатин, он жив?

– Нет. Дедушка долго болел, у него была неоперабельная опухоль мозга. Перед смертью он уже никого не узнавал и все просил прощения у какой-то Лизоньки. Бабушка пережила его всего на четыре месяца.

Дальше женщина и вовсе понесла какую-то ахинею:

– Лизонька. Надо же, он никогда так меня не называл.

– О чем вы говорите? Я ничего не понимаю! – Марина теряла терпение, чувствуя, как закипает.